Сергей Граховский «Рудобельская республика»

корпус генерала Довбор-Мусницкого. В Бобруйске, Рогачеве, Жлобине и на всей этой территории власть фактически принадлежит ему. А вскоре и Минск будет у него в руках. Так что, ежели, господин прапорщик, мечтаете о полковничьих погонах, необходимо действовать. — Управляющий встал.

— Я и торопился сюда, ибо знал, что фронт здесь, а не там. Мужичье страшнее немцев. Однако ничего, мы еще будем с них лозу драть, — в тоне рапорта отчеканил Казик.

— Стало быть, завтра — за святое дело! — Управляющий протянул руку молодому Ермолицкому.

— Может быть, васпане, не потребуете повечерять с нами? — засуетился Андрей и кивнул Анэте, чтобы пошевеливалась.

— Покорнейше благодарю. Не имею возможности задерживаться. Хорошего кругаля еще нужно дать, чтобы ни одни хам не пронюхал, где я был. Заложите мою лошадь! — повелительно бросил Николай Николаевич, но спохватился и мягко добавил: — Будьте любезны.

Старый Ермолицкий натянул шапку задом наперед, накинул на плечи кожушок и выскочил в конюшню.

Казик намеревался проводить гостя, однако тот остановил:

— Лучше не ходите. У меня такое чувство, будто из каждой щели следит Соловьево око. И условимся: мы с вами незнакомы и никогда не встречались. — Николай Николаевич крепко пожал руку Казику, пожелал доброй ночи Анэте. Казик помог ему надеть просторную шубу, подал шапку. На крыльце ожидал Андрей.

— А жеребчик у вас важнецкий, — похвалил он коня, — молодой, видать, баловник.

Николай Николаевич ничего не ответил. Он сел в легкий возок, хлестнул лошадь и выскользнул со двора. Андрей закрыл ворота, постоял, пока силуэты лошади и седока не скрылись в серой темени зимнего вечера.

Завернул в хлев, подбросил коровам сена, закрыл ворота на запор и замкнул круглым кузнечной работы замком. Потянул, хорошо ли заперто, спустил с цепи волкодава и потопал в хату.

Старая шмыгала носом и причитала:

— Ой, боюсь я, Казичек, что не сносить тебе головоньки. Не связывайся ты, сыночек, с этим карпиловским и