Сергей Граховский «Рудобельская республика»
чин чином, сидят, беседуют, что-то подсчитывают, а то и переругиваются, самосад же такой курят, что лампа вот-вот погаснет. Прислушается комендант, но попробуй пойми, о чем эти диковатые мужики горланят на своем варварском языке. Так и уйдет пи с чем. Раза два навещал он «кооператоров» вместе с Лизой. Она переводила, сколько селедки продали, сколько платков и соли, что надо привезти, с кого паи взыскать.
В последний раз, когда комендант, махнув рукой, вышел за дверь, председатель подрайонного комитета партии большевиков и волревкома Александр Соловей улыбнулся и сказал:
— Продолжим, товарищи, партийное собрание. У нашей организации уже есть свои ячейки в Лучицкой, Паричской и Глусской волостях. Все члены партии и красные партизаны имеют кое-какое оружие и готовы драться, а если потребуется, так и умереть за власть Советов. Но, товарищи, уездный комитет предупреждает, чтобы не было неорганизованных, бессмысленных стычек с немцами. Многих мы уже склонили на свою сторону, они не только нам сочувствуют, но и помогают иногда. Согласно договоренности с нашим правительством, немцы должны скоро уйти из Белоруссии. Только надо их проводить с тем, с чем пришли. Не дать ни одного зернышка. Думаю, это нам удастся. Еще вопрос. Вы знаете, товарищи, что в Загальских болотах, да и здесь по хуторам, еще шныряют шляхетские бандюки — Казик Ермолицкий, Плышевский, братья Перегуды и вся их свора. Они уже немало уничтожили наших людей. А как только уйдут оккупанты, вот увидите, явятся сюда. Теперь немцы охраняют Берков, Медухов, Хоромное и Сереброн — все осиные гнезда. Но как только начнем делить их землю, придется столкнуться лбами с этой шляхетской шайкой. Так что передайте своим хлопцам, если где-нибудь которого поймают, пусть судят так, как они судили Аникея.
Потом Соловей сообщил, что в следующее воскресенье в Гатовичском лесу, возле «чудотворной» часовни, будет большое богослужение. Вот там можно и собраться всем командирам взводов, отрядов и партийцам-большевикам.
…Как только выглянул месяц, к кринице, над которой стояла замшелая часовня, стали собираться люди. Кто ехал, а кто прошел пешком двадцать — тридцать верст.