Сергей Граховский «Рудобельская республика»

иногда к нему, приносила чистую рубаху, а порою и кусочек сала.

Дело было к осени, когда на пару с Тимохом Володько Александр па кооперативной фурманке отправился в Бобруйск. Пропуск ему выдал волостной староста Михаил Звонкович и ободрил:

— Тут, браток, все по форме. Гони хоть до самого Вильгельма. Ни одна собака не гавкнет.

И в самом деле, все обошлось без сучка, без задоринки. Раза три останавливали патрули. Взглянет который на большую синюю печать с орлом, ткнет обратно жесткую картонку, буркнет: «Fahr!»1 — и снова гремит по разбитому шляху телега.

В Бобруйске Тимох поехал на склад к Лиакумовичу, а Соловей соскочил возле знакомой чайной. За столами сидели несколько мужиков со своими котомками. Пили чай острые на слово бобруйские извозчики и чумазый кочегар со станции. Из боковушки стрельнула глазами Роза, которую Александр уже встречал здесь и в книжной лавке старого Агала.

Она сначала подошла к кочегару, поставила перед ним тарелку картошки с селедкой, потом начала сметать крошки со стола, за которым сидел Александр. Незаметно улыбнулась ему и прошептала:

— Возле кладбища на Инвалидной улице, в доме четырнадцать, спросите, не нужны ли дрова. Если спросят какие, отвечайте — грабовые. — А через минуту принесла две чашки заваренного цикория, сунула марки в кармашек и скрылась за ширмой.

Александр выпил обе чашки горького цикория, вышел из чайной и подался вниз по Скобелевской улице. Возле бани свернул к глиняному карьеру и наконец выбрался на узкую грязную улочку. Как только он вошел в темный коридорчик, дверь распахнулась, и Александр сразу узнал рыжеватую чуприну Бориса Наймана. Он стоял с намыленной щекой и бритвой в руке. Александр обрадовался ему, как родному брату.

— Если грабовые плашки привез, то садись, — пожимая руку, пошутил Найман. — Новость слыхал? В Германии революция. Без дураков, революция. Самая настоящая. Вильгельм смылся куда-то за границу. Берлин

1 Езжай (нем.).