«Рудобельская республика»

а у нас старики и бабы воюют, да от вас помощи дожидаются.

— Все-таки ж, скажите, как вам удалось столько пройти и через фронт проскользнуть?

Старый Роман хитровато улыбнулся и подмигнул сыну:

— Шапкой-невидимкой разжился. Где скоком, где боком, а где и дурачком прикинулся, где в щелочку прошмыгнул, вот и пробился тебя проведать. Дай, думаю, схожу, погляжу, как тут сынок сражается. А ты ничего. Все в аккурат. Был бы у нас хорошим командиром.

— А разве ж у вас нету?

— Почему ж нету? Максим Левков в волости и надо всеми отрядами голова; Андрей Путято, Игнат Жинко за командиров. Даем трошки панам перцу. Однако и ты не лишним был бы.

Роман рассказывал сыну о первых боях с белополяками, о разгроме пореченского гарнизона, о смерти Терешки, о том, как Марылька и Лина помогают партизанам. Только так и не рассказал, как сам дважды переходил линию фронта и как думает добираться домой.

— А я и не думаю, — ответил Роман. — Может, и мне найдется место в вашем полку. Хоть за кашевара буду.

Три дня уговаривал Александр отца возвратиться в село. Убеждал, что бои будут затяжные и тяжелые, что не в его годы становиться под ружье. Он дал старику мандат с подписью и печатью штаба, чтобы коменданты и командиры частей оказывали Роману Александровичу Соловью всяческое содействие при переходе линии фронта для ведения революционной работы в тылу врага.

Прощаясь у теплушки, набитой бойцами, направлявшимися под Оршу, отец и сын крепко обнялись. От отцовского кожуха отдавало запахами родной хаты, колючая борода напомнила, как в детстве она щекотала лицо, когда Александр залезал к отцу под одеяло погреться. Припомнились друзья, защищающие сейчас советскую власть в Рудобелке. Всплыли в памяти темные Параскины глаза, явственно послышался голос деда Терешки, и так стало жаль старика, что перехватило горло и тупой болью сжалось сердце.

Александр посадил батьку в галдящую, еле освещенную огарком теплушку, попросил красноармейцев порадеть старику.

238