Сергей Граховский «Рудобельская республика»

А еще утром они смеялись, угощали друг друга табачком, бегали, стреляли, ползли по полю.

Измученные, голодные партизаны жались спинами к стволам сосен и молча отдыхали. У каждого дома остались свои. Что с ними? Может, головешки догорают на усадьбе, а старикам, жинке, детям негде обогреться…

На пенек взобрался Максим Левков. На нем был порванный кожушок, большая овечья шапка и старые подшитые валенки. Из-за ремня торчали наган и две гранаты. К председателю стали подходить партизаны.

— Товарищи, — тихо начал он, — сегодня осиротели мы, многих потеряли. Легионеры жгут наши хаты, мордуют наших близких. Мы не устояли перед пушками и пулеметами, но и не сдались. Будем копить силы, чтобы не смогли паны у нас долго засиживаться. За товарищей мстить будем, семьи свои вызволим из легионерских лап. В пуще есть у нас несколько шалашей, но в такую холодину там не усидишь. Может, весной они нам и пригодятся, а сейчас двинемся в Грабье, оклемаемся маленько, подумаем, что дальше делать.

— А чего там думать? Одна у нас работа, — выкрикнул молоденький высокий Амельян Падута, — драться за советскую власть.

К Левкову протиснулась Параска. Она из-за пазухи достала сверток в белом платочке и протянула Максиму:

— На, председатель, припрячь. Может, скоро и понадобится.

Левков развязал платок. В его заскорузлых ладонях пламенело полотнище ревкомовского стяга. Он развернул его и поднял над головой.

По темному лесу, продираясь сквозь заросли, через заметенные снегом выворотни, проваливаясь в сугробы, шли партизаны искать себе пристанище.

В селах голосили женщины по убитым сыновьям и мужьям, по братьям и любимым. Плакали грязные и оборванные погорельцы, набиваясь в хату к родне или соседям.

А под вечер пошли по дворам «канарейки». Так сразу прозвали полевую жандармерию с желтыми околышами на конфедератках. Уши белополяки прикрывали бархатными наушниками, в карманах таскали маленькие металлические грелки с тлеющими внутри угольями. От них всегда пахло паленой шерстью.