Катя улыбнулась, глядя на закрывшуюся дверь. Никуда ты, мой милый, не денешься. Завтра же позвонишь, как миленький, и спросишь, как ни в чем не бывало, когда можно приступать к работе и когда подписать контракт? И в то же время она чувствовала, что все в душе восстает против этого. Похотливый деляга, стукач, предавший своего товарища, лживый и завистливый будет заканчивать дело, которое начала она… которое творил Виктор… вместе они мучились, ругались и трудились до седьмого пота… А ведь картина получается! Если бы это было не так, Виктор вел бы себя совсем по-другому, у него как-то особенно светились глаза, когда он рассказывал о просмотренном материале, и улыбка бывала обворожительной, он радовался каждому удачному кадру, каждой реплике. игре актера. Он всплескивал руками, хихикал сам себе, хрюкал, скреб в затылке, жадно курил, он заново жил с актерами каждую сцену, и радовался, как ребенок, и скрипел зубами от злости, стучал кулаками по подлокотникам деревянного кресла, если ему что-то не нравилось. Катя часто смотрела материал вместе с Виктором и всегда краем глаза наблюдала за ним, не переставала удивляться, как этот немолодой, толстый, уставший человек может превращаться в сущего ребенка, искреннего, живого… И на кого она решила променять этого «ребенка»? На Алешку Тягунова? Кажется, у нее точно поехала крыша… Но как она может пойти на его требование изменить сценарий? Это попросту подписать себе смертный приговор!

Дымя сигаретой, Катя расхаживала по номеру - от двери до окна и обратно, опустив голову, обхватив руками плечи. Вновь и вновь она перебирала в памяти свою жизнь с Джеком Холлсоном. Ведь так и было… так и было - он начал свое большое дело почти сразу после смерти матери… уволился из пароходной компании и сначала объяснял ей, что устал жить в одиночестве, женатым холостяком, что ему осточертело море, бесконечные рейсы, матросня, наглые и привередливые пассажиры…