- Как хорошо, что я вас встретил. Давно у вас хотел спросить, - сделав вторую в своей жизни затяжку, Остроголов тонкой струйкой выпустил дым изо рта, - как могло получиться, что никому не нужный беспризорный ребенок мог привлечь к себе столько внимания со стороны государства?

- Все очень просто, - массируя руку, ответил майор, - по ошибке. У господ вашего круга пропал ребенок. Тоже девочка. Неделю искали. Всю Москву на уши подняли. А тут вдруг сигнал. И по приметам все сходится. Упыри эти, помню, примчались, и пяти минут не прошло, как из соседнего дома вышли. Ну что, посмотрели - не она. Сели в машину и укатили. Нет, Москва - поганый город. Раньше такой не была.

- Москва еще не вся Россия, майор. А за девочку вам спасибо.

- За девочку благодарите только себя, - он выбросил наполовину недокуренную сигарету. - Ладно, извините меня, но я пойду. Кажись, начальство прикатило.

Отшвырнув от себя подальше свою первую в жизни недокуренную сигарету, Пал Палыч поднялся с капота машины и, пройдя несколько шагов, остановился, медленно скользя взглядом по окнам верхних этажей и крышам домов:

- Костя! Костя, я знаю что ты еще здесь. У тебя, наверное, еще не прошло удивление от того, что с тобой случилось. Так знай, что я, стоя на этом месте, даю тебе клятву, что твои дети ни в чем не будут нуждаться. Никогда, слышишь, никогда! Даже если завтра меня не станет. Ты сейчас должен меня слышать, Костя! Если слышишь, то дай какой-нибудь знак. Я пойму.

В ту же секунду он почувствовал, как что-то мохнатое коснулось его ноги. Опустив голову, Пал Палыч увидел нечто совершенно несуразное, грязное, с рождения не стриженное, но смотревшее на него такими завороженными от собственной преданности глазами существо, что оторваться от этой пучеглазой лучезарности не представлялось ни малейшей возможности. Рыжего окраса, естественно, с некупированным, тонким, как огрызок веревки, хвостом это нечто имело в своем экстерьере ластообразные мохнатые лапы русского спаниеля и морду американского. Но, конечно же, главным во всем этом умопомрачительным пестрящем великолепии были его собачьи глаза.