Поднявшись со скамейки, Остроголов неторопливым шагом направился по асфальтированной дорожке в глубь кладбища, пребывая в спокойном безмятежном ожидании. Он периодически вглядывался в ночные силуэты памятников, улавливая острым слухом малейшие шорохи и звуки среди этой мистической, гнетущей, жуткой, но торжественной кладбищенской тишины.
- Пал Палыч, - услышал он за спиной тихий, проникновенный женский голос, ласкавший ухо приятным завораживающим тембром. - Вы уже прошли мимо меня. Прошли и не заметили.
Пал Палыч остановился, но обернулся не сразу. Метрах в десяти от асфальтированной дорожки, в глубине могильных рядов, за крохотным деревянным столиком сидела женщина с распущенными волосами. Изысканно одетая, но явно не по погоде - слишком легко, - холода меж тем, и это было видно, совсем не испытывала. Мило улыбнувшись, она жестом пригласила Пал Палыча присесть напротив:
- Вы присаживайтесь, Пал Палыч. В ногах правды нет. Ведь так? Вы же сами всегда и всем говорите эту фразу.
Неторопливо обойдя ограды, он подошел к женщине с распущенными волосами и сел напротив нее.
Женщина оказалась очень красивой с большими карими выразительными глазами, открыто и спокойно смотревшими на Остроголова. И не сказать, чтобы от нее веяло холодом - холодом, скорее, веяло от декабрьской зимы, - не сказать, что она была неестественно бледной, что ее красивые глаза источали зловещую роковую неотвратимость… Нет, ничего подобного. Неестественным было лишь ее летнее одеяние.
- А я вас все жду, жду… А вы все не идете и не идете. Не будь я такой морозостойкой, давно бы уже околела. На дворе-то, поди, не май месяц… Кстати, тоже часто повторяемая вами фраза. Не удивляйтесь, моя осведомленность говорит о том, что слежу за вами постоянно. Признаю: проявляю к вам повышенный интерес. Несравнимо больший, чем к остальным. И это тоже признаю.