Да, бесспорно, я гений. Но я - имярек.

Каждый раз ведь не помню себя,

по утру просыпаясь.

Мне бы память взорвать! Все же я человек!

Мне пожить бы в любви, не греша и не каясь.

Нет восторга. И памяти нет.

Нет улыбки и нет вдохновения.

Есть унылый казенный глухой кабинет,

Словно рок-поводырь, ведущий к забвению.

Я, пожалуй, посплю. Но назавтра, проснувшись,

Выйду в поле - и оземь лицом!

Да в пруду ледяном нагишом окунувшись,

Как Есенин-поэт, по росе босиком!

(Положив ладонь на лоб, Нефред Эрнандыч засыпает, вскоре, однако, начиная баритонально похрапывать.

За кулисами слышен откровенно условный стук, похожий на: стук-стук, стук-стук-стук, стук-стук-стук-стук-Спартак.)

Картина следующая: в глубине сцены на скамье спящий депутат, а на авансцене Колян и вышедший из-за пыльных малиновых бархатных кулис человек в вязаной шапочке с прорезями для глаз, по фигуре явно напоминающий ведущего. Что поделать? На то она и антреприза. Людей не всегда хватает.

Колян. Пароль…

Человек в шапочке. У матросов нет вопросов. Ответ…

Колян. У кадетов нет ответов.

Человек в шапочке. Клиент созрел?

Колян. Уж два часа как спит, зараза. Не знаю, в чем он, падла, провинился, но, чисто вот по мне, достал, собака!

Человек в шапочке. Поможешь? Руки надо подержать.

Колян. Хоть это мне в оплату и не входит, но чтоб быстрее эту гниду удавить, готов сугубо на альтруистических началах. Прошу вас, уважаемый убивец, в спальню, на второй этаж.

(Колян и человек в шапочке подходят к мирно похрапывающему на скамье депутату высшего законодательного органа страны. Колян хватает патрона за обе руки и резко вытягивает их на себя, а не имеющий конкретно на данный момент ни чести, ни совести наймит безжалостными железными щупальцами смыкает свои пальцы на шее Казуистова. Нефред Эрнандыч хрипит и бьется в предсмертных судорогах. Кончина его близка, но откуда ни возьмись, на сцене появляется фея пустыни - прости их, Господи, артистов этих - с российским триколором, гордо держа его над головой.)