Эпизод шестой «Панночка помэрла»
За то время, пока я наслаждался, прямо скажем, нестандартной драматургией Тита Индустриевича Семипахова, на улице стало еще жарче. Внепланово активное, способствующее каждодневному урожаю в деревне Гадюкино солнце грело так, что тебе, несчастному, казалось, будто ты лежишь пластом на сковороде, причем с закрытой крышкой, а потому идти каким-либо там ускоренным шагом было бы себе дороже. Ну я и пошел неторопливым, размеренным шагом по деревенской, не знавшей асфальта улице в направлении якитории, японо-русской избы, прикрыв голову вновь снятой с себя рубашкой.
Пока я шел, все время размышлял над тем, что довелось увидеть. Ведь, наверное, не зря мне пьесу показали? Хотя ну как все это воспринять? Не знаю. Не может же пьеса быть какой-то вставной челюстью во всей этой нашей странной истории, происходящей с нами? Ну должен в этом быть какой-то смысл? И что, наконец, за актеры, которые не пьют и в мгновение исчезают, будто бы и не существовали вовсе? Смотали удочки и, не сказав ни слова, слиняли на какую-то рыбалку… Таких актеров - не считая одеревеневших звезд - лично я, как Людкость говорила, в подлунном мире не встречал. Ну и потом, какой, к едрене фене, Тит Индустриевич Семипахов? Кто он такой? Он где печатался? Он где-то издавался? Нет, я конечно же не театрал, но о такой фамилии не слышал раньше никогда. Сковорода, опять же. Ну и откуда он здесь взялся? Хотя вот то, что материален, - это точно. Руку сжимает - будь здоров. Ну, видно, жилистый, хоть и худой, как жердь в ограде огородной. А взгляд его - когда в дверях остановил - мне не понравился. Какой-то не такой. Не тот, что был до этого. Короче говоря, кругом сплошная мистика, но доказательств никаких и никаких прямых улик, что деревушка явно не от «наших». Да ладно, тот же Бог не выдаст, а свинья не съест. Уверен, скоро разберемся.
Оказавшись во власти собственных размышлений, я и не заметил, как оказался на крыльце пресловутой бревенчатой японо-русской избы-якитории.
«Что, я уже дошел? Ну, надо же… Господи, Людкость, вдовушка ты моя разлюбезная! Я с этой грандиозной драматургией Тита Индустриевича Семипахова совсем о тебе позабыл, радость ты моя», - подумав об этом, спокойно прошел через пустынный зал якитории, а затем и через сени, и почему-то не наверх, а на задний двор… Действительно, в конце двора стояла баня, и я, подойдя к ней, заглянул вовнутрь в надежде увидеть там приводящую себя в порядок подругу дней моих суровых. Голубку, одним словом. Однако баня оказалась безлюдной, и Людмилы Георгиевны в ней не наблюдалось.