«А как же милая вдова?» - вероятно, вы все-таки поинтересуетесь у меня ненавязчиво. Я же обессиленный буду лежать на земле и любоваться синим безоблачным летним небом, малюсенький просвет которого мне любезно предоставит едва заметная среди непроходимой чащи полянка, где я, как помните, споткнувшись о корень, падая, чуть было не распорол себе брюхо топором. И на этой полянке я буду лежать и думать исключительно о том, что мне, друзья мои, отвечать вам на этот вопрос ужасно не хочется. Помимо вдовы в этом мире так много прекрасного. Ну что мы с вами, без нее не проживем? Да пусть себе гуляет, если уж она от природы такая безобразница.

- Ты долго валяться-то будешь, философ? В этих краях гадюк - тьма-тьмущая. Заползет в штанину, и что тогда?

Я вскочил, словно некогда притянутая к земле, а ныне вернувшая себе прежний конструктивный статуе и не потерявшая упругости пружина. Но произошло это со мной вовсе не потому, что я в звенящей тишине услышал чей-то голос и, как заяц, от неожиданности снова испугался. И даже не потому, что действительно до сущей паники боюсь ползучих гадов. Нет, не поэтому. Я буквально взлетел - будто окатили ледяной водой - именно-то потому, что узнал до боли знакомый мне голос, услышать который хотел уже очень давно. Больше того, мечтал его услышать, как, наверное, никакой другой голос на свете.

- Боже мой, неужели это вы?! Ах, как же я рад снова увидеть вас, дорогая вы моя! - Она сидела всего-то в каких-нибудь метрах пяти от меня на прогнившем, лет десять назад поваленном бревне и тонким прутиком ворошила прошлогоднюю листву. - Нет, это невероятно. Поверить не могу.

- На самом деле ничего сверхъестественного. Просто эти, с позволения сказать, родители… Тоже мне, деятели… В общем, сбагрили на нас с дедом-сердечником двух внуков-сорванцов, а сами в Египет укатили. Ну кто в разгар лета ездит в Египет? Разве что поджариться… за свои же собственные деньги. Вот это действительно - сплошная невероятность. - Она смотрела на меня со своей спокойной, вселенской мудрости улыбкой, и я чувствовал, как силы, возвращаясь ко мне, наполняли мою грудь, дыхание становилось ровнее, а душа… О, душа от этой встречи готова была воспарить к небесам.

- Можно? - Присев рядом с моей невероятной, неповторимой, обожаемой старушкой, я положил свою голову ей на плечо и, глубоко вздохнув, закрыл глаза.

Слегка погладив мою голову, она затем негромко произнесла:

- Умаялся, значит.

- Ага. Сил нет, как умаялся.