Волков: Он считал, что народ его в этом поддержит?

Рыбаков: Об этом можно только догадываться - хотя бы потому, что во время войны по прямому указанию Сталина многих военных корреспондентов-евреев - не такого, конечно, масштаба, как Эренбург, - заставили писать под псевдонимами. Это была целая кампания. Например, у меня был товарищ такой, Сухаревич Василий Михайлович, русский человек. Его не брали на фронт по медицинским показаниям, но он стал корреспондентом какой-то центральной газеты. И вот ему сказали: «Знаешь что, Вася, ты ведь чисто русский человек, православный, а фамилия у тебя Сухаревич… Гуревич… Понимаешь, это дает пищу фашистской пропаганде, они пишут, что все ведущие посты у нас заняты евреями и в газетах тоже одни евреи. Возьми себе псевдоним какой-нибудь…» - «Хорошо, - говорит Вася, - но при одном условии». - «При каком?» - «Чтобы Собакевич у Гоголя тоже поменял бы фамилию». Он был остроумный парень, я очень любил его. Он умер. Так что, конечно, в ряде случаев в газетах корреспонденты брали псевдонимы, чтобы еврейские фамилии не резали слуха и чтобы этим не подтверждали тезис фашистской пропаганды о том, что вся советская печать в руках евреев.

Волков: Но потом Сталин это использовал против евреев, когда после войны псевдонимы начали раскрывать…

Рыбаков: Да, но, с другой стороны, были Эренбург, диктор Левитан, которых никто не принуждал менять фамилии, потому что эти фамилии уже укоренились в сознании народа. Вся страна знала Левитана, да? «Говорит Левитан…» Это все знали. Он был как бы уже не евреем, он был вне этого.

28