- Мог это быть один из ваших двух солдат?

Она пожала худенькими плечиками:

- Мог и быть, мог и не быть, я этого не знаю.

И тут вмешался молчавший все время Слава:

- А почему я ничего не знаю об этой истории?

В семье Агаповых мне понравились все, кроме вот этого самого Славки. Он мне сразу не понравился. Молодой очкарик, к тому же толстый, обычно ассоциируется с каким-нибудь добродушным увальнем вроде Пьера Безухова. А если очкарик худой, то с каким-нибудь болезненным хлюпиком типа… Не приходит на память тип… Во всяком случае, очки, свидетельствуя о каком-то изъяне, о физическом недостатке, придают их обладателям обаяние человечности, некоей беспомощности. Я не мог бы себе представить, скажем, Гитлера, Геринга или Муссолини в очках. Но если в очках хам, то он из всех хамов - хам, из всех нахалов - нахал, я в этом много раз убеждался. У таких очки подчеркивают их хищную настороженность. Их скрытое за стеклами коварство.

Вот таким очкариком и был Слава. И он спросил довольно капризно:

- А почему я ничего не знаю об этой истории?

Бабушка развела руками:

- Война была, стояли солдаты, ушли, ничего такого особенного.

- Как же ничего особенного - штаб разгромил, - возразил Слава.

- Я ведь не видела, кто разгромил штаб.

Бабушка не так проста - дает сдачи нахальному внуку..

Тогда внук обратился ко мне:

- Для чего вы ведете розыск?

Я коротко его проинформировал.

- Значит, вы с дороги, у Воронова работаете. Понятно.

Есть люди: упомяни при них какое-нибудь учреждение, они тут же назовут фамилию его начальника. Будто этот начальник их ближайший приятель или даже подчиненный.

- Да, кажется, фамилия нашего начальника Воронов, - небрежно подтвердил я.