- А почему вы не разговариваете?

- Опять: из чего ты заключила?

- Вижу. И ты перестал с нами обедать.

- Живу в городе и обедаю в городе.

Когда-то я был лопухом. Меня разыгрывали, и я попадал в глупое положение. Но сейчас нет, извините, я научился взвешивать свои слова. Ничего она у меня не выпытает, пусть не старается.

Она сидела в нашем тесном сарайчике, среди разобранных машин и агрегатов, среди железок и тряпок, на грязном табурете, который, если бы не я, даже не покрыла бы газетой, и ее мини-юбка, и мини-плащ, и модные туфли казались здесь жалкими. Я заметил на ее шикарном плаще пятна, каблуки были стоптаны, петли у чулок спущены. Все это, повторяю, выглядело жалким. И сама она выглядела жалкой, несчастная девчонка без семьи, без дома, перекати-поле.

- Чего домой не едешь? - спросил я, продолжая возиться с мостом.

Она не ожидала такого вопроса - он застал ее врасплох. И молчала.

- У тебя кто родители?

Она хмуро и нехотя ответила:

- Мой отец полковник милиции.

Штука! А я-то думал, что у нее отец слесарь, а мать медсестра. А ее отец - полковник. Да еще милиции. Наверно, от него и забилась к нам на участок, чтобы он не мог разыскать ее. Впрочем, возможно, и не прячется.

- Братья-сестры есть?

- Нет.

Единственная дочь. И сбежала.

- В чем вы не поладили?

Все так же нехотя она ответила:

- Про это долго рассказывать.

- И не хочется домой?