Анатолий Рыбаков «Тяжелый песок»

И вот они присели на корточки - белый прямо на дороге! Мама привстала, шагнула в сторону: нет ли и рядом гриба, - и тут же закричала, схватила Дину, прижала к себе неловко, поперек, и застыла в испуге…

- Дурочка, - рассмеялся отец, - это уж.

Мама стояла бледная, не отрывая глаз от куста, и тихим, жалобным голосом спросила:

- Правда уж, Яков?

Меня этот голос поразил: такого жалобного, беспомощного голоса я у нее никогда не слышал, - это был голос слабой женщины, а не властной, решительной моей матери. Что она может испугаться, попросить защиты, пожаловаться - такой мы ее не знали. Такой знал ее один человек на свете - отец. И отец запретил матери передавать свой паспорт Ивану Карловичу. И мать на этот раз не посмела его ослушаться.

Отец опять остался в гетто. Как и все, голодный, раздетый, разутый, в фурункулах и язвах, валил на морозе лес, грузил на платформы и разгружал вагоны, чистил пути, подбирал неразорвавшиеся снаряды - делал, что и все: погибал в лесу, погибал в собственном доме, ел, что и все, то есть ничего не ел, возвращался в гетто поздно вечером, нес на себе обессиленных товарищей, чтобы не упали на дороге и их не пристрелили бы охранники. И мать ходила на работу и Дина, и только Игорек оставался дома, а вскоре вернулась в гетто и Оля…

Кто-то в Диканьке выдал Анну Егоровну, ее арестовали, привезли к нам, предъявили Олю юденрату, и дядя Иосиф признал, что эта девочка действительно из гетто, и тут Иосифа трудно винить: факт был неопровержимый. Олю вернули в гетто, а Анну Егоровну вздернули на виселице, на городской площади, и на груди повесили табличку: "Она укрывала жиденка".

Так умерла Анна Егоровна, великая женщина, вечная ей память!