Надо сказать, что этих подаренных мне книг я боялась как огня: мало верила в советскую литературу. А говорить ведь что-то надо… Сижу в задумчивости, никак не решаюсь открыть сборник. Подсел к моему столу Межиров, глянул на обложку. «Винокуров - замечательный поэт, посмотрите, как он сказал: «И день переломился пополам…» И прочитал это стихотворение «Обед» наизусть. Я возликовала. «Стихи о долге» вышли в 51-м году, а должен был выйти сборник, по крайней мере на два года раньше. Наказали Винокурова. За что - станет ясно дальше.

Женя демобилизовался в 1946 году. В том же году без экзаменов - занятия шли уже целый месяц - был принят в Литинститут волей поэта Василия Васильевича Казина. (Какую-то важную роль он играл в те годы в Литинституте, но какую, я не знаю.) «Идите, занимайтесь», - сказал Казин, прочитав Женины стихи. Весной, это уже 1947 год, в Литинститут приехал Эренбург - послушать поэтов-первокурсников. Женя читал последним. «Этот последний будет поэт, - сказал Эренбург, - а из остальных выйдут хорошие читатели». В 1948 году журнал «Смена» опубликовал подборку Жениных стихов, на фотографии Женя еще с лейтенантским чубом, лет двадцати, ему столько и было, когда кончилась война. Предваряло ту подборку предисловие Эренбурга. В заключительной фразе он повторил слова, что были сказаны в Литинституте: «Кажется, одним поэтом стало больше».

Подборка в «Смене», да еще с предисловием Эренбурга, давала возможность издательству «Советский писатель» выпустить книгу не как дипломную работу (такова была практика), а в том же году, в крайнем случае в следующем.

Но тут грянула кампания борьбы с космополитизмом. И Женя - комсорг курса - не дал провести ее на том уровне, которого требовали и партком, и руководство института во главе с директором Василием Смирновым. Иными словами, Женя повернул комсомольское собрание в защиту поэта-еврея, которого якобы за спровоцированную драку на лекции должны были исключить из комсомола, а потом и из Литинститута.

«Смотри, - сказали Винокурову, - идешь против линии партии, поплатишься за это». И за непокорность изъяли его сборник из издательства: «Будешь помнить нас, Винокуров!»

Если прочитать или перечитать Женины заметки о поэзии, его статьи о поэтах, можно заметить, как часто в них мелькают слова «совесть», «совестливый».

«Повышенная совестливость» у Твардовского, например. Женя с удовольствием и пониманием повторял пастернаковскую фразу: «Книга есть кубический кусок горячей, дымящейся совести». Потеря совести, то есть аморальность, в любом ее виде ведет к потере способностей. О двух поэтах, которых уже нет в живых, потому не называю их фамилий, к которым Женя относился с интересом, он сказал: «Они никогда не напишут больше хорошие стихи», - те двое омерзительно, по-хамски выступали против преподавателей-«космополитов». Винокуров свято верил в «высшую» справедливость.