ЕВГЕНИЙ

Стол накрыт, Женины родители сидят рядышком. У матери руки сложены на коленях. Встают при виде нас. Знакомимся. «Перегудов Михаил Николаевич», - представляется отец. «Евгения Матвеевна, - говорит мать, - а тебя зовут Таня - это мы уже знаем». Пожимаем друг другу руки. И когда я вспоминаю те минуты и их взволнованные, торжественные лица, сердце мое заходится от любви и печали.

Это были замечательные люди: чистые, бескорыстные, совестливые, но по духу абсолютно нам с Женей чужие. Тем не менее я их любила: на мне лежали их болезни, и я привыкла заботиться о них. Так же они заботились и о нас.

Познакомились Женины родители в Гражданскую войну и с тех пор не расставались. Отец остался служить в армии, и они вместе мотались по стране. Поженились, например, они в Кутаиси в 24-м году, на фотографии Евгения Матвеевна - красивая, с задорным лицом, в модной шляпке и кожаной революционной куртке. («Удачное сочетание», - смеюсь я.) Потом часть, в которой служил отец, перевели в Брянск, и там, в Брянске, 22 октября 1925 года родился Женя. В семье существовала легенда: якобы, появившись на свет, Женя не просто раскричался, как кричат все новорожденные, а расцарапал себе в кровь лицо. Отец остолбенел, когда к нему вынесли ребенка. «Что случилось?» - спросил он в испуге акушерку. «Сама не знаю, - ответила та, - может, знак какой, может, предчувствует, что жизнь будет тяжелая…»

Евгения Матвеевна была еще в родильном доме, когда отец поспешил в ЗАГС регистрировать сына. Почему он нарек Женю именем матери, дав ему в придачу и ее фамилию - Винокуров, - осталось загадкой. Он посмеивался, когда я его спрашивала об этом, и уходил от ответа. Но эти разговоры шли у нас, естественно, позже.

«Расскажи нам немного о себе», - попросила Евгения Матвеевна, из чего я заключила, что Женя обо мне особенно не распространялся. Проплыло у меня перед глазами лицо студента-физика, но я не только ничего не скрыла от них, а рассказала даже больше, чем знал Женя: скорее всего, забыла ему рассказать - мне не казалось это особенно важным.

Маме моей, как и многим женам «врагов народа», дали восемь лет лагерей. Но через пять лет ее списали по болезни, о чем уведомили меня письмом, и я в четырнадцать лет должна была ехать за ней в лагерь в Мордовию. После окончания срока женам давали разрешение жить на 101-м километре от Москвы - в городе Александрове. Далеко. Моя Анюта плачет, подавая Потемкину завтрак «Что вы плачете, Нюра?» (У Потемкиных ее звали Нюрой), - спрашивает министр. «Да если Наталье Владимировне (это моя мама) дадут Александров, разве Танюшка к ней наездится? С девчонкой все что угодно в поезде могут сделать».