Небольшая комната Вейсберга, как и у Фалька, поражала своей неприхотливостью. Железная кровать, застеленная солдатским одеялом. «А ему ничего и не надо, - сказала Майя. - Он вне всяких материальных забот, жена и мать дают ему спокойно работать».

«Бросай переводы, бросай, - повторяю я. - Года два я вас потяну». - «Нельзя, выпадешь из тележки, больше на нее не вскочишь. А вдруг перестанут печатать, тогда что?» Это «вдруг» постоянно висело над нами, да и не только над нами.

На Пятницкой в Радиокомитете собирается партийный актив. Доклад должен делать сам Александр Николаевич Яковлев, будущий «прораб перестройки», в то время - заведующий Агитпропом ЦК. Наша редакция на седьмом этаже, партактив будут проводить в конференц-зале на десятом. У лифтов очередь. Я остаюсь в комнате одна (не член партии), редактирую чей-то материал. Вернулись наши партийцы взволнованные: Яковлев ругал Винокурова за напечатанное в «Литературке» стихотворение «Лицо подлеца». Сказал: «Винокуров - хороший поэт, к тому же фронтовик, а написал антигуманное стихотворение. Как же так можно?!» И сразу просят: «Принеси завтра эти стихи!» Если начальство ругает, значит, наоборот, - хорошо, значит, обязательно надо прочитать.

Дома мы с Женей обсуждаем: какие строчки могли вызвать у Яковлева раздражение? Вот стихотворение:

В гаме и угаре я к лицу лицом

Повстречался в баре как-то с подлецом.

Вилкой он поправил в блюдце огурец,

Он себя представил сдержанно: подлец!

Заказал пол-литра, хмурый, испитой,

Он поставил хитро палец запятой.

Я сидел обедал, я спешил тогда…

Друга, что ль, он предал в давние года?

Тут не без причины вспомнились дела!

Капля вдоль морщины мутная текла…

Все ясно: эти три предпоследние строчки и вызвали неприятие Яковлева - зачем вспоминать, зачем муссировать тему предательства и доносительства?! Ну что тут скажешь? Посмеялись мы с Женей, и все.

Вечером того дня, когда было собрание по исключению Пастернака из Союза писателей, к нам пришел Слуцкий. Телефон трезвонил весь день. Мы уже были в курсе того, как выступал Слуцкий, не поддержавший Пастернака, как выступал Мартынов, как выступали все остальные. Женя на собрание не пошел, заявив, что он болен и из дому не выходит. Многие писатели спасали таким образом свою репутацию. Тем более у Жени сложились достаточно доверительные отношения с Пастернаком, я помню, как привез он из Переделкино рукопись «Доктора Живаго», предупредил меня: «Читай осторожно, не спутай страницы».