Анатолий Рыбаков «Екатерина Воронина»

- Машинка работает, а мелко, - говорит Илюхин.

- Да, уж сто восемьдесят, - деловито отвечает Катя, всматриваясь в отметки. - Если такая жара постоит, то все!

- Ты давай того… - говорит Илюхин и кашляет. - Ты давай того… на дорожку посматривай.

Катя смотрит вперед, руки ее на штурвале. Илюхин изредка и, как кажется Кате, тоже больше для порядка говорит:

- Не сваливайся, следи за управлением… Вон в яру куст, на него и держи… Влево не ходи, выбирай ход короче; вон зеленя, на них и направляй… На створы не пойдем, срежем, укоротим путь… Держи, не мотайся… Теперь можно повалиться вправо… Переходи на красный бакен, там стрежень, нам выгоднее.

Кате кажется, что она только для виду слушает Илюхина. Она сама отлично знает, как вести судно. Не только по обстановке, по обстановке - это пустяк: бакены, створы, перевальные столбы, вывески с отметками глубины и ширины судового хода. Она знает десятки разных примет и правил, по которым опытный лоцман и без обстановки поведет судно. И Кате больше ничего в жизни не надо, только стоять за штурвалом, чувствовать знакомое подрагивание судна, слушать давно известные, но каждый раз по особому приятные замечания старика Илюхина.

- Эй, на пароходе! Который час? - кричат колхозницы с берега.

- Час им скажи, - ворчит Илюхин. - Работать надо, а не время спрашивать.

Но Сутырин, добродушно улыбаясь, берет рупор и кричит:

- Половина десятого!

- Хлеба нынче замечательные, - говорит Илюхин. - Коня пусти в рожь - не увидишь.

И снова берега и берега. Над водой вьются чайки - значит, здесь много рыбы.

- Самая лучшая стерлядь - сурская, - говорит Илюхин. - Еще бельскую хвалят. Только, по мне, лучше сурской нет.