Нина. Нам будет очень трудно дружить с тобой. Очень трудно.
Павлов. Мы воевали в одном окопе и за одни идеалы. (Воробьеву.) У тебя есть идеалы?
Воробьев. Пожалуйста, без громких слов. Я не признаю за вами права так говорить со мной. Идеалы! Идеализм это называется.
Нина (как бы взывая к прошлому). А до этого мы слушали одних учителей, сидели в одном классе, писали сочинения на тему «Образ Павки Корчагина»… Думалось, что все это роднит людей. И вот стоит Воробьев - совершенно чужой мне человек. И удивляешься: откуда взялся такой? Ты думаешь, что от Беляева отказался? От нас отказался, от самого себя…
Горяинов. Собака ты, Воробьев, собака и есть.
Воробьев (поднялся). Я пойду. А то мне на дверь укажут. Широким жестом, свойственным артисту Горяинову, укажут на дверь и скажут: поди вон! Но ведь ему свойственно играть, это его профессия. Он в течение долгих лет играет роль благородного друга! (Нине и Николаю.) А вам-то это зачем? Почему ты, Нина, замужем за Котькой? Шла бы в монастырь и суженого, с войны не вернувшегося, оплакивала. Нет, ты жить захотела, жить! А изменником я оказался. С больной головы на здоровую!
Нина. Это другое дело! Это совсем другое!
Воробьев. Ты разрывался, Николай, все годы между ревностью и любовью! Как же так?! Советский офицер - и такое раздвоение личности! А когда я, поверив фактам, - фактам! - посчитал необходимым прояснить истину, вы меня в злодеи? А я не принимаю эту роль и в вашу игру в благородных индейцев не играю. До свидания!
Павлов (крикнул). Стой! У меня очень счастливые и сложные отношения с Ниной… От вас не скроешь… Мне все казалось, что я не поднимусь до Сережки… И, видимо, я не достигну этого. Это очень далекая вершина - Сережка Беляев. Но я иду, иду… А ты хочешь опустить его до невысокого уровня своих подозрений? А как же тогда жить? Куда идти? И куда девать прекрасные понятия: дружба, отзывчивость, верность? По-твоему, в архив? А по-моему, во все словари - и на века, на века! Мне действительно хочется сказать тебе, Геннадий, громкую фразу из арсенала классических пьес… Двадцать лет мы дружили, а теперь двадцать лет не хочу тебя видеть…
Воробьев. Мне очень хочется, чтобы сомнения рассеялись. Но Князев не вернулся из-за границы, он только туда улетает… А хорошие слова я сам очень люблю… (Уходит.)
Горяинов. Браво!.. Брависсимо!..
Нина. Не балагань.
Горяинов. А ведь когда-то это началось… Был же первый день.
Павлов. Ты о чем?
Горяинов. О диалектике. Ведь когда-то Воробьев начинался.
Нина. Понимаю. Помнится, в девятом классе. Да, да, в девятом.
Горяинов. Вот тогда бы и произносить монологи, устраивать бурные заседания. Нет, Николай, ты хорошо говорил. Только если бы это сказать двадцать лет назад…
Опускается синий занавес