«ЧЕЛОВЕК С РУЖЬЁМ»

Вместо Б. Щукина, первоначально выбранного на роль Ленина, С. Юткевичу пришлось искать другого актера. Однако то, что фильм вышел через год после "Ленина в Октябре", не сделало его явлением вторичным. Погодин и Юткевич шли иным путем, чем Каплер и Ромм, в разработке ленинской темы. Они искали поэтический ключ в трактовке образа Ленина и народа. Они отталкивались от традиций фольклора, народной сказки — так рождалась в фильме история о солдате, который генерала испугался, проворонил, а потом все-таки обхитрил, так возникала почти сказочная встреча Ивана Шадрина с Лениным в многолюдных коридорах Смольного. Но при поэтическом повороте темы фильм не лишался исторической конкретности и аналитичности.

Режиссер и автор сценария не показывают пути Шадрина в революцию, не прослеживают постепенного пробуждения сознания в темном, забитом мужике-солдате. Иван Шадрин — это человек с уже проснувшимся чувством собственного достоинства. Он уже читает большевистскую "Правду" и с недоверием относится к господам офицерам. Он, правда, еще с испугом топчется у дверей богатого барского особняка и, подталкиваемый рабочим-красногвардейцем Чибисовым, несколько раз протягивает руку к звонку, потом отдергивает ее, словно обжигаясь, а начав звонить, давит на кнопку изо всех сил, как бы утверждая свое право хозяина в этом мире. Шадрин, правда, еще робеет, не решается сразу арестовать "шикарного генерала" и дает ему возможность бежать. Но это уже человек, который сам решает свою судьбу, своим умом доходит до того, что нужно ему, как и миллионам подобных ему окопников. И встреча с Лениным так важна для него не потому, что он получает указания, что и как делать, а потому, что Ленин помогает ему правильно, в соответствии с его собственными, Шадрина, интересами и мечтами, определить свой путь. Статью о решении образа Ленина в фильме "Человек с ружьем" Юткевич назвал "Разгадка поэзией". Сцены, в которых появлялся Ленин, были решены как некие музыкальные фразы. В первой из них Ленин, склонившись над столом, в знакомом по фотографиям и портретам кабинете сосредоточенно пишет воззвание "Ко всем трудящимся". И сквозь строки воззвания наплывают сцены штурма Зимнего — солдаты, повисшие на узорчатой решетке ворот, бегущие по широким маршам лестниц… "Тема этой первой "фразы" фильма — великая мысль Ленина, теоретика, стратега и вождя". (С. Юткевич "Человек на экране". М., 1947).

[...] Своеобразие разговора Ленина и Шадрина заключалось в том, что Ленин не давал никаких указаний солдату, он только спрашивал его, причем о вещах, которые ему, Ленину, было чрезвычайно важно узнать: каков немец, пойдет ли на мировую и как вот он, Иван Шадрин, уставший от войны солдат, возьмет ли в руки винтовку сегодня, сейчас, если помещики и генералы захотят забрать завоевания революции.

Разговор, начавшийся мимоходом, случайно, становился чрезвычайно важным для обоих его участников разговором на равных. Шадрин неторопливо, основательно отвечал на ленинские вопросы, а поставлены они были столь глубоко и тонко, что Шадрин сам доходил до простого и ясного вывода: надо идти воевать.

Но сразу же после сцены в коридоре Смольного в фильме происходил ощутимый слом: если ранее за судьбой и поступками Шадрина ощущались судьбы миллионов окопных солдат, то теперь он становится условной фигурой, действующей в соответствии с задачами автора.

Многочисленные боевые эпизоды более развивали сюжет, чем двигали мысль произведения. Режиссер был бессилен оживить драматургию, лишенную подлинного исторического нерва, философии, проблемы, распадающуюся на ряд сцен, иллюстрирующих, как хорошо воюют Шадрин, Чибисов и их товарищи. Лишь в финальном выступлении Ленина фильм вновь "набирал высоту". Слова о человеке с ружьем, которого теперь не надо бояться, Ленин-Штраух произносил как итог глубокого размышления. Его лицо было озарено счастьем и верой в победу.

Ханютин Ю. Художественное кино второй половины 30-х годов

История советского кино. Т. 2. М., 1973.

Начались съемки фильма "Человек с ружьем" ("Ноябрь"). Снова подступает Бернес к режиссеру — вызывается сыграть паренька с Нарвской заставы. Юткевичу нравится эта идея, его вообще привлекает актерская инициатива. Он поддерживает Бернеса, хочет ему помочь. Но колеблется, у него появились обоснованные сомнения. Внешние данные актера не вяжутся с представлениями о том, как может выглядеть простой рабочий паренек с городской окраины.

Будь у режиссера время поразмыслить, поработать вместе с актером — может, быстрее отпали бы сомнения. Но времени не было. Шла напряженная работа. Немало труда стоило воплощение на экране образа Ленина — Юткевич и Штраух решали стоящую перед ними задачу. Хватало режиссеру и других забот. Представленный самому себе и полагающийся прежде всего на себя, Марк Бернес принялся строить судьбу не существующего в сценарии персонажа, а с тем — и свою актерскую судьбу. [...]

Говорят, на съемках — в перерывах, а то и во время работы — Бернес от полноты чувств распевал всякие песенки (не всегда приличные, между прочим). Режиссер, с удовольствием слушая, посмеивался вместе с другими и однажды сказал, что было бы хорошо, если бы Марк дал какую-нибудь песню своему персонажу.

Бернес загорелся. Стал перебирать все песни, которые знал, — подходящей не было. Принялся уговаривать знакомых спеть что-нибудь, подсказать — тот же результат. Он извелся, но в критический момент его выручил второй режиссер (тогда говорили "сорежиссер") Павел Арманд — талантливый и скромный человек, с чувством меры и стиля, Арманд сочинил для Бернеса песню, актеру и режиссеру она понравилась.

"Тучи над городом встали" — это непритязательный городской романс, жанр не новый, известный. Песня с безупречной чуткостью стилизована в духе фабричного уличного фольклора — лирическая и бедовая, о поцелуе в уста и о народном счастье, о грозном текущем моменте и об историческом переломе, с любовью до могилы и с безбрежной мечтой о будущем — емкая песенка. Слились в ней судьбы нового героя и судьба молодого артиста: "Далека ты, путь-дорога…" Песня стала популярной. Свела воедино или передала "в общем и целом" движение реальных человеческих судеб. [...]

Рыбак Л. Мастера советского театра и кино: Марк Бернес.

М., 1976.