Профессор Тревор-Ропер позволил себе подправить еще один факт — он исказил мнение одного из оперировавших врачей о характере ранений президента, поэтому критическую статью, написанную оксфордским историком, сочли необоснованной. И более того, раз уж в «сочинении легенд» уличили известного профессора, то отмести возражения, прочих критиков, оспаривавших выводы комиссии, было значительно легче. Всех прочих критиков можно было счесть «неисправимыми скептиками», или даже «левыми или правыми радикалами», или же коммунистами, и уж конечно все они были «бессовестными журналистами, любителями сенсаций».

Вот еще штрих, дополняющий картину трагедии: дискуссия об обстоятельствах преступления и его подоплеке велась с вопиющей необъективностью. Это относится прежде всего к сторонникам отчета, которые объявляли — в лучшем случае — фантазером любого, кто осмеливался усомниться хотя бы в том, что в цепочке улик не было никаких пробелов.

Вот что писал в своем предисловии издатель и комментатор полного немецкого издания отчета доктор Роберт М. В. Кемпнер, бывший заместитель главного американского обвинителя на Нюрнбергском процессе: «Так называемые «тайны» остались лишь для тех персон, которым по каким-либо личным, политическим или иным соображениям нужна завеса таинственности вокруг убийства. Каждый объективный наблюдатель современной истории, будь то политик, юрист, «простой человек с улицы» или азартный читатель криминальных историй, обязан считать… результат расследования доказанным». Конечно, эти или подобные им утверждения нелепы, ведь они с самого начала исключают любое возражение или же объявляют его несостоятельным, ведь они прямо-таки стремятся наложить запрет на любое сомнение.

Тот, кто объявляет доказанным результат — «приговор», который сформулировала комиссия Уоррена, — заходит слишком далеко. Так, английский юрист лорд Девлин, однозначно отстаивавший выводы комиссии, принял участие в дискуссии, задавшись вопросом: «Был ли виновен Освальд?» Вот какое примечательное заключение он сделал: «Если бы Освальд был заочно приговорен к смертной казни, то следовало бы сказать лишь одно: он осужден на основании улик, которые кажутся неопровержимыми».