«В конечном счете, — продолжал размышлять Папен, — разве искусство дипломата состоит не в том, чтобы оставлять в дураках своих коллег?..»

И он немедленно составил свою знаменитую телеграмму, ответ на которую так запоздал.

Решающая встреча между агентом гестапо и хавассом состоялась вечером 30 октября в парке германского посольства. Эльеса проник туда через поврежденную ограду и немало удивил Мойзиша своим внезапным появлением. Пленки лежали у него в кармане. Вошли в кабинет. И немец, даже бегло просмотрев фотографические отпечатки, был так поражен, что немедленно вручил Эльесе двадцать тысяч фунтов.

Большую часть ночи Мойзиш провел, занимаясь печатанием фотокопий, которые оказались важнее, чем он мог себе вообразить. Военные секреты и политические решения, особенно ревностно охраняемые от посторонних глаз, предстали перед его глазами. Тексты касались последних событий и по всем признакам были безусловно подлинными.

Когда в девять часов утра фон Папен вошел в свой кабинет, Мойзиш ждал его у дверей, плохо выбритый и всклокоченный, но с выражением торжества в глазах. Он положил перед послом копии пятидесяти двух документов, переданные хавассом. Посол внимательно изучил их. Некоторые были составлены самим сэром Хьюго — Папен узнал его ясный стиль и характерный только для него способ постановки больших проблем.

«Фантастично!» — прошептал он несколько раз.

Подлинность документов не вызывала у него никаких сомнений. Он отдал распоряжение Мойзишу зашифровать их и срочно отправить в Берлин с комментариями, которые сам тут же и составил. Задача состояла в том, чтобы убедить Риббентропа.

— Кстати, Мойзиш, как зовут вашего человека?

— Я не знаю. По телефону он назвался Пьером, но герр Енке припоминает, что, когда он служил у него, его звали Диелло.

— Очевидно, это вымышленные имена. К тому же ему нужно дать условную кличку. Его документы красноречивы — назовем его Цицероном.