Седьмого июля прокурор Московской области Маркво направил шитое белыми нитками «дело Стрельцова» в областной суд. Почему я утверждаю, что оно было полуфабрикатом и сшито наспех? Объясню.

ПОЛУФАБРИКАТЫ

Прошу понять меня правильно: я не защищаю Стрельцова, и если он виноват, то должен был отвечать по всей строгости закона. Но и дело должно было расследоваться по всей строгости. А следователь Маркво с Э. Мироновой представили в суд не дело — ворох плохо подшитых бумаг. Мой заместитель (когда я был прокурором), хороший и добросовестный работник, но вспыльчивый, вызывал в таких случаях следователя и швырял дело прямо ему в лицо. Листки разлетались по всему кабинету, и они потом вместе долго их собирали. Мой заместитель при этом приговаривал: «Меня не уважаешь, уважай хотя бы себя». Он поступал, конечно, неправильно. Но я уверен, что, изучив «дело Стрельцова», он поступил бы именно так. Начну с мелочей.

Арест Стрельцова, согласно постановлению, произведен 28 мая, а во всех остальных документах (в том числе и в приговоре) указано, что 26-го. При подаче заявления об изнасиловании потерпевшая не предупреждена об уголовной ответственности за заведомо ложный донос. Ее заявление не зарегистрировано и прокурором не рассмотрено… Протокол допроса Огонькова подшит в дело таким образом, что после четвертого листа идет шестой, потом пятый, а в протоколе допроса Стрельцова седьмой лист подшит обратной стороной. В дело вшиты фототаблицы, на которых потерпевшая и подследственный со следами телесных повреждений, но они никем не подписаны, да и, судя по всему, такового следственного действия вообще не проводили. Как появились образцы крови и слюны Стрельцова на биологической экспертизе, непонятно, протокол их изъятия отсутствует, а в акте экспертизы указано, что следователь Маркво принес их в портфеле (!) из Бутырской тюрьмы. Каким образом их получали и хранили в Бутырке? Остается только догадываться. Практически ни в одном протоколе следственных действий не указано время их проведения. Дошло до того, что показания записывались карандашом на каких-то нестандартных листах и обрывках, как будто следствие велось не в центре Москвы, а в Тайшетском ГУЛАГе, где с бумагой напряженка. В качестве понятых почему-то привлекались заинтересованные лица — свидетели и потерпевшая.