Это, безусловно, входило в его систему воспитания актера. Отсутствие грима и париков создавало новый стиль исполнения: оно рождало какое-то свободное ощущение как у самого актера, освобожденного от грима и парика, так и у зрителя, невольно по-новому воспринимавшего со сцены необычного «актера-трибуна», о котором говорил и мечтал Мейерхольд. В этом шаге была другая закономерность. Дело в том, что обычно все большие актеры, умудренные своим опытом, в какой-то зрелый момент своего творчества охладевают к гриму и приходят к выводу, что грим мало помогает образу, что образ в основе не так уж нуждается в гримировке и что грим порой связывает актера и лишает его живых черт. Особенно это бывает при настоящем перевоплощении, о котором я говорил уже, рассказывая о Давыдове и Чехове. По рассказам, мало гримировались и другие великие актеры. Известно, что Пров Садовский углем только оттенял некоторые части своего лица. Не видоизменяли своей внешности и ряд других знаменитых актеров. Для молодежи отказ на первых порах от грима имел другое значение. Это значение стало ясным для меня в особенности потому, что я, как уже писал, придавал большое значение гриму и внешнему перевоплощению на первых порах моей работы у Ф. Ф. Комиссаржевского.

Мейерхольд с первых и до последних дней моей работы с ним никогда не придавал большого значения гриму. Сложные гримы он вообще не признавал и не любил. Он не любил гумозных носов, наклеек и прочего. Признавал же только разве что волосяные наклейки. Сам же он и рассказывал нам, как гримировался Садовский, чуть подчеркивая углем только глаза и брови и оставляя неизмененным свое лицо. Мейерхольд, как актер и режиссер, был на том же уровне мастерства, как Давыдов и Чехов. А про их методы перевоплощения я уже рассказывал выше.