Но одновременно с этим замечанием Мейерхольд предложил мне поучиться разным комическим и эксцентрическим кунштюкам у эстрадного комика-«босяка» Алексея Матова, талантливого ленинградского куплетиста-эксцентрика. Также он советовал приглядеться к выступавшему французскому эксцентрику Мильтону. Алексей Матов был даже приглашен на несколько уроков в театр, и я у него научился некоторым манерам и «антраша» для роли Аркашки.

Я, увлеченный внешним комизмом и кунштюками, упустил ту душевную горечь, которую несет в себе Аркашка. Лишь в дальнейшей редакции роли в Малом театре мне удалось восполнить эту сторону образа.

В «Лесе» Мейерхольд вернулся к костюму, гриму и парикам. Спектакли в прозодежде, без грима, в абстрактных конструкциях явно исчерпали себя. Оголившись, театру надо было начать заново одеваться. Конструкции остались теми же, но к ним прибавилось уже много реалистических деталей, и сами они стали не только площадками для игры, но имели явно осмысленный характер. Появились самые обыкновенные костюмы. Ни конструктор-художник (В. Федоров), ни режиссер не искали ярких красок, их мало интересовала живописная сторона.

В отношении костюмов Мейерхольд ограничился только тем, что пересмотрел традиции, даже штампы, которые установились для ряда персонажей пьесы Островского.

Несчастливцеву вместо традиционного полотняного пальто и сапог Мейерхольд придал плащ, который он и обыгрывал, равно как в бытовых, так и в романтически-театральных сценах. Он был в широкополой шляпе и свободной рубахе, которая вправлялась в брюки, что придавало Несчастливцеву более художественный и романтический вид.