Михаил Козаков «Крушение империи»

Помянув в мыслях черта, Лев Павлович почувствовал облегчение и одновременно приток бодрости, душевный подъем: напряженное состояние вынужденного общения с чужими людьми разрядилось, ничто и никто не мешал теперь его поступкам и мыслям. И - вот странность! - он только сейчас вспомнил вдруг то, что ускользнуло раньше из памяти как неважное и случайное - чужое.

Генерал Величко? Ну да, это у него брат, Георгий Павлович, собрался заарендовать или купить сахарный завод. Соня, жена Льва Павловича, сообщила как-то об этом в письме. А месяц назад та же Соня писала, что брат, Георгий, слишком внимателен, как сплетничают в обществе, к «госпоже Галаган, хорошенькой и молодой вдове из местной дворянской семьи…»

«Значит? - Лев Павлович несколько минут что-то медленно и сосредоточенно соображал. - Так, так…»

Взгляд, усмешка и некоторые фразы Людмилы Петровны, казавшиеся раньше непонятными, когда говорили о Смирихинске и его жителях, были теперь разгаданы Львом Павловичем.

«Дела семейные», - улыбнувшись про себя, подумал он.

…Плавно покачивало вагон. Поезд стремительно пробегал каждый перегон, и, запыхавшись, фырчал, и утомленно дышал на обнесенных снегом остановках.

Еще один перегон, другой, третий, - поезд шел уже навстречу ранней зимней ночи - последней ночи, которую Лев Павлович должен был провести в вагоне.

Он закрыл книгу - перевод скучного немецкого романа - и подошел к окну. Оно и днем было непроницаемо для глаза: наружное стекло было наглухо покрыто вьюжной ледяной корой, - тем реальней и острей представлялась сейчас Льву Павловичу и темная суровая ночь и потонувшая в ней и в тяжелых снегах близкая его сердцу русская молчаливая равнина.