Михаил Козаков «Крушение империи»

- Откровенно и спокойно, Левушка, - предостерегающе сказала Софья Даниловна. - Так, как следует любящим друг друга людям.

- Вот именно - любящим!.. Очень любящим и близким друг другу людям, дорогие мои. Об этом я и хотел спросить нашу Иришу.

- А надо ли спрашивать? - покраснела она.

- Тем лучше… Я хочу говорить с тобой, Ириненок, как с дочерью, как с курсисткой, как с молодой гражданкой новой России, - тихо, но почти с пафосом трибуна, приготовившегося к публичной речи, сказал Лев Павлович. - Доченька, ты знаешь, как я тебя люблю! В самые горячие моменты своей политической жизни я ни на минуту - уверяю тебя - не забываю о вас всех, дорогие мои. Да как же иначе может быть, господа?

На минуту глаза его стали влажны, и он отвернулся, поспешно закуривая папиросу.

- Не волнуйся, Левушка! - со строгой мольбой обратилась к нему Софья Даниловна и с явной укоризной посмотрела на дочь, призывая ее взглядом оценить душевное состояние отца.

После первой же затяжки Лев Павлович положил дымящуюся папиросу на краешек пепельницы и, медленно расхаживая по комнате; продолжал свою речь:

- События грандиозные… В несколько дней произошло прямо-таки чудо в России. Сбылись наши самые фантастические мечты. Скажу с гордостью, и вы, дорогие мои, это сами знаете: здесь, вот в этой самой комнате, сколько раз, господа, собирались те самые люди, которые стали сейчас во главе

России!.. Мне кажется, Ириненок, что ты тоже должна гордиться этим. А? Дочь молчала.

Но, может быть, это не была форма возражения - это молчание? Может быть, Ириша почтительно только слушала, просто не желая прерывать отца? Лев Павлович искоса посмотрел на нее.