Михаил Козаков «Крушение империи»

Разрешение немецкого правительства было получено, и 27 марта по старому стилю русские эмигранты притащили свои чемоданы в Бернский народный дом, где собирались все отъезжавшие в Россию.

Швейцарец-сопровождающий, в широкополой шляпе и черной крылатке с лапками-застежками, суетливо, с озабоченным видом в какой уж раз пересчитывал, водя пальцем по воздуху, свой шумный «эмигрантский курятник»: 32 взрослых, все на месте.

Когда поезд «Берн-Цюрих-Шафгаузен» тронулся с места, швейцарец роздал всем для подписи листок проездных обязательств, которые брал на себя каждый эмигрант.

- Я подтверждаю еще одно обстоятельство, - взволнованно, но весело сказал один из большевиков. (Это был Савелий Селедовский, возвращавшийся на родину, в Смирихинск.)

- А что? - озабоченно посмотрел на него круглыми глазами швейцарец.

- Я думаю, мы везем русской революции самую сильную армию, уместившуюся, правда, всего лишь в одном купе, - улыбнулся Селедовский, качнув головой в сторону крайнего купе, откуда раздавался голос Ленина. - Вспомните, товарищ, историю Парижской Коммуны. Коммунары добивались обмена Бланки на огромную свору попов и аристократов, застрявших в Париже, и тогда предусмотрительные версальцы ответили: «Отдать Бланки санкюлотам - значит послать им целую армию». Помните?

- Вы, товарищ, историк? - спросил швейцарец,

- О нет. Убежав от царской полиции, я работал здесь токарем на заводе Шо-де-Фон.

- Не вы ли товарищ Селедовский?

- Я.

- Ах, вы тот самый, которого Ленин еще пять дней назад просил обязательно включить в список… - совсем уж добрыми и дружелюбными стали глаза швейцарца, и в знак уважения он короткопалой рукой отдавил плечо своего собеседника.