Михаил Козаков «Крушение империи»

- И другое дело, господа, надо сознаться, было создано в России теми же людьми: это - искусство, литература, просвещение. Есть какая-то духовная прелесть в этом петербургском, господа, периоде нашей истории. Именно - петербургском! Настолько все это было хорошо, что обаяние этого… да, Георгий Павлович, обаяние, - ну, как бы это лучше выразить… незримо (почему-то вспомнился писарь Кандуша, словно он подсунул сейчас это слово…), незримо прелесть и обаяние всего этого вошло в душу культурного привилегированного общества… А тени этого Петербурга, так сказать, вызывают мистическое, что ли, состояние преклонения…

- О, вы - поэт, господин ротмистр! - одарил его черствой улыбкой Георгий Павлович. - Но, простите, - традиционный поэт и эпигон. Вы не обижаетесь, конечно, любезный Павел Константинович? Ведь не Аполлон же ваш шеф?! Я потому позволил отнестись критически к вашим поэтическим эмоциям, что не они суть ваших повседневных, деловых занятий, - не правда ли?

- Я вскользь упомянул о Петербурге…

- Совершенно верно. А я говорю: представление об этом прекрасном ученом и промышленном городе как о болотистом рассаднике какой-то мистики и прочих измышлений пора сдать в архив. Петербург так же реален для нас, как вот и маленький Смирихинск: и там и здесь фунт сахару стоит одиннадцать с половиной копеек.

- Прозаично…

- Не спорю, Людмила Петровна. Я позволил себе привести этот житейский грубый пример в доказательство своей, отнюдь не порочной, с точки зрения современной культуры, мысли… Отнюдь не еретичной, господа. Кто это решится сказать, что для нас, для России, не существует общих законов экономики?

- Но Петербург символически, так сказать…