Михаил Козаков «Крушение империи»

Он вновь мечтательно запрокинул голову и смотрел молча на путаный и мерцающий звездный путь.

- Можете? - обрадованно подхватила она. - Пускай мои господа увидют! Они здесь, в тиятре… Пойдем, ситром угостите.

- Погоди, - едва скрывал он свое недовольство, - ты иди сейчас. Ну, да - одна. Иди, иди, пока никто не видит, откуда ты вылезаешь. А я…

- А вы как же? - приподнялась она.

- А я минуты через три приду. Понятно? Будто только что встретились.

- Не обманете?

- Ревность Арцыбашева, пипль-попль! Подойду через три минуты… вместе домой пойдем.

Он ущипнул ее за ногу, и эта ласка показалась ей двойным обещанием.

- Хорошо. Иду, Пантелеймон Никифорович. Он остался один.

И, как только она ушла, он забыл о ней. Он ни о ком уже не думал, да и не хотел думать. Разнеженный и расслабленный любовной встречей, он раскинулся теперь на земле, спокойно и бездумно глядя в темную, причудливо забрызганную звездами высь.

Он созерцал. Кругом - не шелохнется, ничто не коснется тончайшей паутины ночной тишины. Только вдалеке журчит и бормочет лягушечьим голосом река да из глубины сада изредка доносится чей-то быстро пропадающий возглас. Но в кустах - все та же тишина.

И вдруг Кандуша услышал сначала чьи-то приближающиеся шаги, похрустывание песка на аллее, затем вполголоса роняемые слова, становившиеся все явственней. Он поднял голову. Два человека приближались к откосу, к тому месту, чуть пониже которого за кустом лежал Кандуша.