Михаил Козаков «Крушение империи»

- Необразованная немного я, Пантелеймон Никифорович. - Граф Витте, говорю… Сказал это я для интеллигентного объяснения. Значит - за всякие я реформы в этом самом деле. Понятно? Ты, Дунечка, воображай и поясняй себе в уме. Вот, например, ночь, кустик, птичка поет. Молодые люди целуются, милуются. Кустик, значит… Ноченька, пипль-попль, и все такое наслаждение, желание»… А почему желания, Дуня… а? Желаешь того, чего не хватает, - вот что-с! Официально если - значит, все уже на месте, всего уже хватает. Ноченька уже тогда не нужна, птичка может и не петь, за кустик - зря прятаться. Господи, боже мой, да разве это любовь, когда поцелуешь, скажем, прижмешь, например, - и не удивишь никого?!. Целуй, прижимай, - подумают, - хоть и самое стыдливое на людях изображай, - удивления нам совершенно мало! Раз официально, - желай не желай, - все равно, что заблагорассудится, можешь… Тайна-с, вот что для всяких чувств небеспременно необходимо… волненье-с, как масло для каши!

- Не могу я так понимать, как вы, Пантелеймон Никифорович.

- Пипль-попль, Дунечка!

- И пиплю-поплю вашу не понимаю: Смеетесь все, кажется, и дразните. Я вам все дочиста рассказываю, даже чужие разговоры передаю, а вам стыдно будто, что вы мне ласку делаете… Велите все тайком да крадучись. Хоть бы раз прошлись со мной на людях… Обидно мне! Маня вот - инженерная, бестопятовская прислуга - все меня спрашивает… Что это, говорит, ты, Дуня, кавалера вовсе не имеешь? Такая, говорит, хорошенькая, а в полном одиночестве. Или, говорит, гордости у своей богатой барыни набралась? Обидно мне! Хотела я ей сказать: уж я такого миленького имею, такого… да вспомнила про ваше приказание, да только и усмехнулась той Маньке. А мне хочется официальных чувствий!

- Я могу пройтись с тобой на людях, - сказал бездумно, лениво Кандуша.