Михаил Козаков «Крушение империи»

А он, капитан Лебедев, так ждал эту очередную партию! Вот ослушайся кто-либо, заговори, пожалуйся, и уже долго будут помнить сретенского начальника конвоя. О, капитан Лебедев не позволит в своем присутствии бить прикладами, - в Сретенске наказывают розгами, но бьют только по голому животу: любит причуды темная царская каторга.

Сорвалось сегодня у капитана Лебедева… Но вот мелькает одна последняя надежда:

- Слушай команду, конвойные! Кто найдет распиленные кандалы, получит четвертак за пару. А у кого найдет - двадцать пять на пуп горячих!

Бегают по кандалам ощупывающие солдатские руки.

После обыска ведут всех к пристани. Баржа не велика, палуба огорожена высокой сплошной решеткой, и в узкие дверцы ее гуськом проходят каторжане.

- Залезай в трюм!

Люк открыт, и в черный зев его вползают, ссутулившись, скованные цепями люди.

Трюм невелик и тесен; низенький, нависший над головой черный потолок, маленькие, узенькие окна, пропускающие скупо ползущий и словно упершийся в тупик искривленный свет. Не погляди в окошко, и не знаешь - едешь или все стоишь на месте: крошечный пароходик медленно тянет на буксире тяжелую баржу, как снатужившийся муравей - хлебную крошку.

За стеклом мягкий маслянистый плеск воды. Далеко от окошка на реке - опрокинутый в нее, рассыпавшийся диск предвечернего солнца, и на воде в том месте - растопыренный пучок вызолоченного света.

Теплухин не отводит от него глаз: он боится отвернуться от окошка, как будто позади уже - зияющая кромешная тьма, подкарауливающая его глаза, чтоб навсегда ослепить их.