Михаил Козаков «Крушение империи»

Некоторые зааплодировали, все снялись со своих мест и задвигались по комнате. Вот уж подлинно четкий партийный курс - наконец-то!

- Это правый флюс на лице партии… - нерешительно и сконфуженно улыбался Николай Виссарионович. - А где же «левый», демократический, так сказать?.. - смотрел он на Карабаева и на других, словно ища поддержки.

- Левый, Николай Виссарионович? Да ведь он уже был, да благополучно лопнул: посмотрите на свое лицо, - оно очень осунулось, дорогой друг!..

Круглое, плотное, с туго натянутой кожей лицо Владимира Дмитриевича лукаво постреливало дробью черненьких упрямых глаз.

Кто-то чересчур громко расхохотался. Тогда глава партии, пряча в боковой карман «исторический листок», приблизился к собеседникам и стал в центр их.

- Лучше, - сказал он, и все умолкли, - лучше, однако, переболеть уже, чем быть еще больным флюсом, не так ли? Но, господа, никто не болен. Владимир Дмитриевич просто… умышленно раздул свою щеку, - не так ли?

О, этот осторожный седоглавый человек всегда мог находить равнодействующую и в шутке и в серьезном деле… Эта равнодействующая определяла курс политики: он, глава ее, не аплодировал сегодняшнему оратору, но и не возражал ему. Их было двое таких: он и Лев Павлович.

…Стали расходиться вскоре же после окончания заседания. На послезавтра было назначено открытие обеих законодательных палат и - до того - высочайший прием депутатов в Зимнем.

Едва Лев Павлович успел проводить участников заседания и вернуться к себе, чтобы отдохнуть, как в передней раздался звонок, и через минуту кто-то постучал в дверь.

- Войдите…