Михаил Козаков «Крушение империи»

Рыжеватая, цвета прелой соломы, борода вокруг всего лица кажется неживой, набухшей - как на монетах.

Лев Павлович охвачен общим состоянием. Он проникается неожиданно какой-то кающейся жалостью былого обидчика к этому плоскогрудому, невзрачному офицерику, словно он, Лев Павлович, должен сейчас судить и карать его.

Да… нет же, нет! Разве может он, «человеколюбивый бывший земский врач», карать и быть безжалостным?!

Ах, может быть, сейчас, в этот «грозный час» для всей страны, свершается здесь чудо, и вся мощь и тревога России пронижет слабенькую фигуру этого человека, которому суждено было стать императором, и он воспарит орлом над врагами России, над врагами ее народа?! (Мысль Карабаева сделала бросок в сторону придворных министров.) И если это случится, то все, все можно простить, забыть, и не как судья, - нет, нет! - а как преданный, несказанно счастливый патриот, ведущий за собой толпу доверчивого, обрадованного (и обманутого, Лев. Павлович?) народа!.. И поймут все (и «он» - первый…), что все русские - братья не только по крови, но и по идее…

- Дерзайте, государь, - русский народ с вами! - потрясает стены зала и покаянные сердца депутатов зычный растроганный бас.

Царь переступал с ноги на ногу.

Наконец, Родзянко кончил. Николай поднял голову и решился посмотреть на него:

- Сердечно благодарю вас, господа… сердечно. От всей души желаю вам всяческого успеха. С нами бог!

Царь передвинулся, скользя по паркету бочком, как имел привычку, поближе к рядам министров. Он перекрестился, за ним - и весь зал.

И тот же Родзянко, как опытный регент, первый затянул: