Михаил Козаков «Крушение империи»

- А как же! - зная себе цену, буркнул Кандуша.

Губонин снова присел к столу, развернул бумагу и на одном из листов ее, где Кандуша оставил ранее чистую строку, вписал быстро:

«Журналист Гильо, он же под фамилией
Шарль Перрен»

и посмотрел с благодарностью на Пантелеймона Кандушу.

- Я ухожу, Пантелеюшка. Ты посидишь тут, покуда придет старуха.

- Так точно.

- Если хочешь, можешь сегодня ужинать со мной в «Аквариуме». Как ты?

- Рад буду, Иван Семенович!

- А коли придется только на вокзале увидеться…

- …то уж там же шепнуть все вам успею, Савва Сергеевич, - расторопно, без запиночки отвечал на прощанье Кандуша. Губонин был доволен.

Разговор - для постороннего, непосвященного - походил на причудливый экзамен. Да это и было в некотором роде так: имя и отчество Губонина менялось всегда в зависимости от того, где и когда встречал его - условившись или случайно - верный помощник Пантелейка. И ни разу на поверку не сбился в том крепко владевший памятью бывший ротмистров «архивариус» столь сложной департаментской «дуги сведений о домах и лицах наблюдаемых».

Но сколько - гос-споди, боже мой! - имен и отчеств у вездесущего и всевидящего Вячеслава Сигизмундовича, - Пантелеймон Кандуша поистине преклонялся перед своим наставником.

Уже у самого выхода из квартиры Губонин вдруг обернулся и с интонацией, не свойственной ему, подражая голосом кому-то, сказал:

- А знаешь, насчет кого звонил-то Жан Федорович?

- Скажете - знать буду.

- У, бестия, знаешь ведь! Готовьсь, Пантелеймон Никифорович, гостя принимать.

- «Милай-дарагой»? - воскликнул Кандуша, сам копируя голосом кого-то.

Губонин подмигнул и взялся за ручку двери.