Михаил Козаков «Крушение империи»

- О мадам, это не одна из тех настоящих смертей, о которых говорит старая турецкая пословица!

- А какая? Если старая, говорите, - так у них не было тогда, у турок, противных железных дорог… Ай, как бросает! И чего это сумасшедший машинист!..

- Тем не менее, мадам, только четыре случая дают настоящую смерть: ждать - и не видеть, что уже идут к вам. Просить - и не получить. Трудиться - и безуспешно. Ложиться - и не уснуть… Такова восточная мудрость.

- Новоявленный горьковский Лука какой! - сказал громко Иван Митрофанович. Он все еще был раздражен.

- Лука? - поднял голову лежавший наверху полковник и перестал писать. - Лука? - переспросил он, не поняв, очевидно, теплухинской реплики. - Нет, не Лука, сударь мой, а… - вдруг убежденно сказал он, но запнулся и тотчас же замолчал. А через секунду продолжал уже по-иному: - Образованный он господин. Очень образованный. Такие, я думаю, у них. во Франции, поэты бывают. Такие, - а?

«Круглый идиот!» - обругал окончательно Иван Митрофанович багрового полковника и вышел из купе в коридор.

 

На станции Орша стояли долго: меняли паровоз, да и общий железнодорожный беспорядок не позволил двигаться по расписанию.

Медленно к закату уходило солнце, готовясь погрузиться в громадный рыхлый мешок вздутых дождевых облаков. Воздух парной. Духота садится на плечи, и тащишь на себе ее незримую липкую тяжесть даже в тени.

В вокзале и окрест, у деревянных, грязно-серых базарных лавчонок, торгующих кислым студнем, кружочками чесночной колбасы, напитками, махоркой, папиросной бумагой, баранками, огурцами и крутыми яйцами, - длинные беспорядочные очереди.