Михаил Козаков «Крушение империи»

И, не оборачиваясь, забыв, что ли, пожать руку ему, он заторопился к своему вагону, хотя знал, что поезд не сразу еще трогается.

- Прощайте! - крикнул ему вслед Токарев и пошел к своему составу, что-то напевая.

Он шагал, грузно втаптывая свои тяжелые солдатские сапоги в рыхлый грязный песок, отшвыривая по-мальчишески носком вбок лежавшие на пути всякие отбросы.

В вагоне четвертого класса, с маленькими, узкими, с крестообразной рамой окошечками, он нашел свое место среди таких же солдат, как и он, - уволенных из армии на время или без срока: искалеченных, с отравленными легкими, безруких, безногих, хромых.

Когда поезд тронулся, кто-то затянул, и все поддержали:

Ты прости-и-ка, прощай,

Сыр-дремучий лес

С летней во-о-лею,

С зимней сту-у-ужею…

Песнь распевалась в землянках, на фронте, вдали от родного дома, увидеть который жаждал каждый, но никто не надеялся: любую минуту была перед глазами смерть.

«Ну, а теперь зачем же петь? Домой ведь едут?..» - не раз думал Токарев, но тут же сам подпевал: «…Эх, да с летней во-о-олею!»

- Возьми волю! - убеждал он солдат.

- А где взять-то ее? - спрашивали иные.

- А там, где сдуру отдали, земляк! - отвечал он, присматриваясь к «земляку»: внемлет ли тому, что будет дальше сказано, или языком только зубы чешет, - бывали и такие…

- Читаешь, браток? - свесив голову, спросил курносый, бородатый казак, лежавший над ним, на третьей полке.