Михаил Козаков «Крушение империи»

- Ну, дальше… «К тому же я уверена, что вы сами захотите уничтожить это письмо, и это целиком совпадает с моими желаниями… Наши встречи приведут к чему-либо большему, чем то, на что могли надеяться остальные мои знакомые мужчины… - выбирал Кандуша из письма то, что ему нужно было. - Вы, я видела, отнеслись уже к этому недоверчиво, заподозрив с моей стороны обычную женскую игру».

- Ну, тут дальше… стыдливое, позволю себе заметить, - перевернул страничку Кандуша. - А вот отсюда… «…Вы для меня, естественно, должны были показаться человеком экзотическим. Вас все здесь чуждались, а для меня это было совершенно достаточно, чтобы поступить всем им наперекор…» - Видали-с? «…Ну, будем искренни, Иван Митрофанович!» - предательски произнес вдруг кандушин язык, повинуясь его устремленным на письмо глазам, и они… посветлели даже, как показалось в ту секунду Феде, беспомощно остановившись на нем, - широкие, круглые, теперь растерянные…

Ох, многое может случиться, - изрек философ древности, - между краем губы и бокала! На один только момент опоздал Кандуша поднять глаза на своего собеседника: на тот самый момент, когда он подносил бокал к своим губам! А теперь студент Калмыков спокойно, невозмутимо допивал пиво, глядя на Кандушу если и с любопытством, то никак уже не внушающим подозрения.

«Ври, ври! Заливай, скотина! - едва скрывал теперь свою радость Федя. - Хлестаков несчастный… А насчет Ивана Митрофановича - интересно! Оч-чень даже. Вот тебе и каторжанин! Но когда же это было только?» - соображал он.

- Помню я, Федор Мироныч, забежали мы оба в темную ванную комнату…

О, до каких только пределов горячего вымысла не доходила в эту ночь не укрощаемая ничем кандушина фантазия!