Михаил Козаков «Крушение империи»

- Ты ему, как старший друг, сделай внушение, пожалуйста, - удовлетворилась его обещанием Ириша.

- Да, да, как старший друг, - вот именно! - многозначительно подхватил Лев Павлович, приближаясь к дочери.

Сидя на стуле, она высоко заложила ногу на ногу, снимая синие, под цвет сарафана, балетки и вытряхивая набившийся в них песок. Она тут же сняла чулки и погладила от колена вниз, - как будто песок и здесь мог прилипнуть, - голую, еще не тронутую загаром ногу. И вдруг она вскочила со стула, подбежала к отцу и, так как была ниже его ростом, вытянула в нему, закинув назад, голову, заложила за нее голые полные руки и поднялась на цыпочки. Он увидел близко ее большие светлокарие глаза настежь: в них не дрожала ни одна точка («Вся на ладонке!» - подумал он), но где-то глубоко-глубоко горел, словно опрокинутый внутрь, рыжеватый короткий луч смеха.

- Вот какая у тебя дочь… Папа, папа, я вижу кусочек себя в твоих глазах! Как интересно! Стой, стой, не шевелись!

- Бесстыдница, сама себя хвалишь, - тихонько шлепнул он ее кончиками пальцев по лбу и повернулся боком. - Ей-богу, ведешь себя будто тебе не девятнадцать, а девять лет! - не мог уже не улыбнуться, завоеванный ее живостью и непосредственностью: «Ну, как тут говорить с ней о серьезных вещах?» - А еще студентка, а еще… (чуть-чуть не сорвалось насмешливое «социал-демократка»)… а еще невеста! - так же необдуманно уронил он.

Она засмеялась:

- Возможно! Возможно, Лев Павлович… А что, - разве никто не возьмет? Ой, как еще!

- Не говори глупостей, Ириша! - вдруг помрачнел Лев Павлович и стал быстро закуривать. - Всякие Шурки тебя бог знает чему научат. Как будто я не знаю?..