Михаил Козаков «Крушение империи»

- Человек, - все так же кратко ответил он. - Спи. Сапожник проковылял к своей низенькой табуретке, обитой на сиденье куском просиженной, ввалившейся кожи.

На полу, у его ног, валялись колодки, башмаки, оторванные каблуки с торчащими в них гвоздями. Рядом, на стуле, - ворох кожаных кусочков, заплаток, сапожные инструменты. Небрежным взмахом руки он все это сбросил со стула и молчаливо придвинул его к незнакомому гостю, а сам занялся набивкой подошвы на чей-то порыжевший, потрескавшийся сапог.

Керосиновая лампочка на столике бросала вокруг мелкий, зыбкий свет. В конец комнаты он почти не доходил. Там, придвинутые вплотную друг к другу, стояли две кровати: поперек их разместились ко сну жена сапожника и двое ребят.

В тишину сонной, душной комнаты входил только (очевидно - привычным, нисколько не тревожащим ее стуком) короткий, мягкий и глухой удар сапожного молотка, да верещали на стене «ходики» с фунтовой гирькой на веревочке. Сам хозяин был безгласен, словно камень.

Когда Сергей Леонидович, вынув папиросы, закурил, сапожник, перегнувшись в его сторону, все так же молчаливо протянул руку к коробке, взял папироску и прикурил от лампы.

- А поздно приходит Кучеров? - решился в этот момент заговорить с ним Сергей Леонидович.

- Бывает разно, - последовал ответ, и - опять молчание.

- А дождусь я его сегодня? - возобновил Ваулин неудавшуюся беседу.

Сапожник, держа гвоздик во рту, развел только руками. Сергей Леонидович решил больше ни о чем не спрашивать - ждать.

Так, в молчаливом ожидании, прошел добрый час.

Ваулин ничего с утра не ел, - томил голод, по всему телу растеклась усталость. Когда же придет, наконец, «Кучеров» - Андрей Петрович?!