Михаил Козаков «Крушение империи»

Власюк передавал его приблизительно так:

«- Знаешь меня?

- Никак нет, ваше превосходительство.

- Я член Государственной думы Пуришкевич. Слышал о таком?

- Так точно, ваше превосходительство!»

Затем последовали короткие вопросы: знает ли городовой, кто такой Распутин, любит ли городовой родину и чтит ли царя? Власюк дал на них утвердительные ответы. Тогда назвавшийся Пуришкевич встал и сказал:

«Так знай же, православный Иван, что этой ночью Распутина не стало. Теперь ступай на свое место и забудь, что я тебе сказал. Понятно? Если любишь царя и родину, то должен об этом молчать».

Власюк опять отправился на свой пост. Ретивый служака, он был смущен приказанием Пуришкевича: как же молчать, если случилось такое исключительное происшествие?..

- Ну, что вы скажете, Федор Федорович, - спросил своего друга под конец беседы генерал-майор Глобусов.

- Что я скажу? Теперь, когда я все вам изложил, я уже не сомневаюсь, что он убит и кто убийцы.

- Нет, я не об этом! - зная, что его не видят, высунул язык Александр Филиппович. - Вообще что вы скажете?

В трубке наступило минутное молчание, потом с чересчур глубоким вздохом, внушавшим подозрения, голос прокурора протянул:

- Ах, из него можно понять, сколь бедное творение есть человек!..

- Да, да… А как, по-вашему, дальше будет, Федор Федорович?

- Я думаю, мой друг, о милости. Она, как учил философ. не причиной руководствуется, но смотрит на бедствие. Жду для них милости.

«Ох, дипломат!» - подумал о своем приятеле генерал-майор и на встречный вопрос: «А что он сам думает?» - ответил еще более туманно: