Михаил Козаков «Крушение империи»
Сергея Леонидовича так и подмывало дать ему оплеуху, но он укротил себя и спокойно сказал:
- Вот опять ведь пугаете, господин генерал-охранник? Ай-ай-ай, плохо, значит, ваше дело. Кто пугает - тот сам боится. Только… разве можно испугать русский рабочий класс - нас, большевиков?.. А ведь лжете вы, лжете нагло насчет Громова! - вырвалось вдруг. - Он на свободе… теперь я знаю!..
Он встал с кресла.
- Зовите конвоиров, мне уж пора домой… в предварилку. Выслушайте, что вам я скажу. Россия уже держит в руках красное знамя революции! Понятно вам? Не флажок уж теперь, а большое, отовсюду видное знамя! А впрочем, о чем же мне с вами разговаривать? Ей-ей, не о чем! - махнул рукой Ваулин и отошел к окну, покуда генерал-майор Глобусов вызывал звонком своего долгоухого секретаря.
Этот разговор происходил всего лишь десять дней назад, и, сказать по совести, Сергей Леонидович мог ждать тогда плохого конца и для самого себя и для своих товарищей по организации. Но жизнь за стенами тюрьмы шла стремительней, чем здесь о ней думалось.
Известие о забастовке в городе, о том, что конвоиры вчера почему-то струсили, хмурый и рассеянный вид надзирателей, редко подходивших сегодня к «глазку», - все это служило новой, волнующей темой разговора до самого вечера, а ночью обоих заключенных одолела бессонница, от которой трудно уже было избавиться.
Раннее темное утро 27-го числа встретили с воспаленными, красными глазами. Жесткие, колючие брови Токарева, казалось, еще больше выросли: так осунулось и похудело за эту ночь его небритое лицо.
- Бастуют… это хорошо. Когда началось это только и как пойдет? - возобновил Ваулин вчерашний разговор. - Я всю ночь думал о том… понимаете?
- Солдат бы втянуть в это дело… я тоже всю ночь соображал про то, - отвечал Токарев, делая по камере привычных десять шагов. - Планы строил: как и что.
- Я тоже, - сознался Сергей Леонидович. - В уме листовок двадцать написал! - улыбнулся он. - Размечтался, понимаете.
- Постучать бы в первый, - а? - сказал Токарев. - Попробовать?
Но по трубе из первого этажа сообщили мало утешительного: только что бендеровского соседа увели в суд, - надежды на беспорядки в городе, надежды, которыми жили весь вчерашний день, не оправдались.
Потекли медлительно тюремные часы. Щелканье открываемых дверных форточек по всему коридору, - принесли, наконец, обед. Хлеба нищенски мало.
Прошел еще час И вдруг…
Вдруг с улицы, как будто прободав толстые тюремные стены, вдавливаясь в окна, донесся неясный гул и крики.