Михаил Козаков «Крушение империи»

Огромные рулоны бумаги и ящики папирос. Горы винтовок и револьверов и воинские полушубки. Какие-то арестованные, люди под конвоем солдат и студентов, и тут же, на том же грузовике, - бочки с керосином. Обледеневшие туши мяса и груда жестяных кружек. Пудами колбаса, консервы и хлеб - на грузовиках и в легковых машинах с красными флажками.

Все это, стиснутое в пути неумолимой каменной стражей домов, туго напирало друг на друга, загораживая надолго путь отдельным пешеходам, как Губонин и Кандуша, стремившимся, выбраться из общего потока, чтобы идти своей дорогой и к своей собственной цели.

- Ну, видал? - тихо спросил Вячеслав Сигизмундович своего досадливо фырчавшего спутника.

- Примечаю, пипль-попль! В оба глаза примечаю… Причесать бы их сейчас из конца в конец пулеметами. Господи боже мой, неужто не причешут под самую холодную машинку завтра или когда там?! - громче нужного, теряя осторожность, сказал «с сердцем» Кандуша. - Глядите, пищи сколько награбили!

Он весь день ничего почти не ел и болезненно чувствовал сейчас свой лающий, бурчащий от голода желудок.

- Позволю сознаться, - уже совсем громко проворчал он, - кушатки как хочется…

Он был услышан. Какой-то по-детски маленький, пучеглазый человечек с каракулевым пирожком на голове, сползшим на затылок, с расстегнутым портфелем подмышкой, схватил его за рукав:

- Товарищ! О чем же вы думаете, как индюк? Я иду туда - пошли со мной! Так только и питаюсь эти два дня: на иждивении у революции. Рабочий? Я вижу - рабочий. Ну, так в чем же дело? Крушить к чертовой маме царский режим можно, а скушать бесплатно два революционных бутерброда нельзя? Хо-хо, пошли!

Вокруг на панели весело посмеивались. Незнакомый человек сыпал словами, как пулемет пулями.