Михаил Козаков «Крушение империи»
- Доверяем!.. Доверяем.. - грохотал уже теперь гром аплодировавшей толпы.
Она, казалось, была потрясена необычным, «жертвенным» обращением к ней готового на Голгофу человека, - хотя никакой необходимости в том решительно не было. А сам оратор - бледный как снег, взволнованный до полного потрясения вызванной им так быстро в зале бурей невольной преданности - вырывал из себя, как куски кровоточащего мяса, короткие, хриплые фразы и бросал их, чередуя исступленными паузами, в толпу, «обреченную на покорение».
Когда-то, студентом, он неплохо изучил Цицерона. Он знал: человеческая речь, которую поэт справедливо назвал «очаровательницей сердец и королевою всего мира», имеет несравненное могущество. Она не только увлекает за собой того, кто колеблется, сваливает того, кто стойко упирается, но может напасть, как хороший полководец, на сопротивляющегося врага и заставить его сдаться.
- В настоящее время образовалось Временное правительство, и я занял в нем пост министра юстиции! Товарищи, я дол жен был дать ответ в течение пяти минут и потому не имел возможности получить ваш мандат до решения моего о вступлении в состав Временного правительства.
- А решение Исполнительного комитета?! - пришел кто-то в себя и подал недоуменный голос.
И прежде чем он разросся в зале, Керенский метнул заранее припасенную «бомбу»:
- Товарищи! В моем распоряжении находятся представители старой власти, и я не решился выпустить их из своих рук! Правильно я поступил? Немедленно по вступлении на пост министра я приказал освободить всех политических заключенных и с особым почетом препроводить из Сибири сюда, к дам, наших товарищей-депутатов, членов социал-демократической фракции Четвертой думы и депутатов Второй думы! Освобождаются все политические заключенные!
Он выполнил как оратор то, к чему стремился, - он был верен лукавым и умным заповедям римского классика ораторского искусства. Надо было прежде всего завоевать расположение слушателей и так их тронуть, чтобы увлечь за собой, скорее возбуждая в них страсть и смятение духа, чем обращаясь к разуму.