Сергей Граховский «Рудобельская республика»

земельных комитетов и уездных Советов Крестьянских Депутатов впредь до Учредительного собрания…»

Он читал о том, что запрещается какая бы то ни было порча конфискуемого имущества, принадлежащего отныне всему народу, что право частной собственности на землю отменяется навсегда, что землю нельзя ни продавать, ни покупать, ни сдавать в аренду, что земля переходит в пользование трудящихся на ней. И закончил:

— «Земли рядовых крестьян и рядовых казаков не конфискуются. Председатель Совета Народных Комиссаров Владимир Ульянов (Ленин), 26 октября 1917 года».

Заволновалась, загудела толпа, заговорили все разом.

— Когда делить начнем?

— Сколько на душу выйдет?

— Панских лошадей надо раздать!

— Это точно! Хотя бы дров привезти.

— А кормить чем будешь?

— И сено отнимем!

Молокович постучал ладонью о стол.

— Бабы, мужики, угомонитесь вы! — попробовал он перекричать взбудораженных, галдящих людей. Но толпа не успокаивалась. Все вместе собрались впервые и услышали такое, о чем вчера еще и во сне не мечтали. Одни поверили в новые законы и уже представляли свои наделы и доброго коня из панской конюшни, другим не верилось, что такое может быть: царь бы написал такой закон, и то не каждый поверил бы, а то какой-то Совет! А что он может? Есть ли сила у пего? А кто подчинится этому Совету?

Александр Соловей поднял руку. Слова его заглушал говор толпы, но постепенно становилось тише, наконец умолкли и последние голоса.

— Здесь спрашивают, что к чему и поскольку земли давать будут? К весне поделим панскую и шляхетскую, чтобы отсеяться. А чтобы все по-людски сделать, по закону, по совести, должны мы выбрать свою власть — волостной революционный комитет. Выбирайте тех, кому верите. А кто сказать хочет, так выходи сюда, на крыльцо.

— А что там говорить? — послышались голоса.

— И так ясно!

— А я вот что скажу, — начал протискиваться вперед черный худой старик.