Сергей Граховский «Рудобельская республика»

как лучше панскую п шляхетскую землю вспахать и засеять. Весну ждет вся изголодавшаяся беднота, мечтая о своем загончике и полоске луга, о своем коне и кружке молока для позеленевших за зиму детей. Революция дала землю, вернула мужикам право на все, что веками отбирали у них камергер двора его императорского величества Иваненко, его деды и прадеды, а незадолго до Октября — худосочный барон Врангель.

Но никто никогда не отдавал награбленное без боя. Вот и надо драться, чтоб возвратить добытое мужицкими руками. И долго еще придется сражаться, много пролить крови, чтобы декреты революции стали законами для всех.

Корпус Довбор-Мусницкого дошел до Птичи и, говорят, жмет на Минск, а тут надо продержаться, отбиться, перехитрить, выстоять, пока подойдет Красная гвардия, и вместе с ней турнуть фанаберистых легионеров, чтоб и духу их здесь не было. Быстрее бы приехали хлопцы из Минска, тогда бы можно было вооружить всю бедноту и так ударить, что только бы перья летели.

— Александр Романович, спросить у вас хотел, — перебил мысли Соловья смуглый хлопец с цыганскими глазами. Он сидел на крыльце ревкома и ждал председателя.

— Чей же ты будешь? — окинул взглядом незнакомца Соловей. — Повырастали так, что и родного брата не узнаешь.

— Кондратов я, Ковалевича Кондрата. Может знаете?

— Кто не знает Кондрата? Как же тебя звать?

— Иваном. Батрачил у Ермолицких на хуторе, вот и не видели меня тут, а теперь хозяин взял да прогнал.

— Чем же ты не угодил ему?

Иван замялся, опустил глаза и начал шаркать морщаком по мокрым половицам крыльца.

— Любимся мы с ихней Гэлькой, замуж она за меня хочет, а старики, как дознались, — на дыбы и выгнали меня.

У Соловья от удивленья округлились глаза.

— Шляхтянка за батрака замуж?

— Какая она там шляхтянка? Не ихнего она роду. Не в родителей пошла. Жалеет всех, сама как батрачка. А теперь убежала из дому. Спровадили было ее к тетке на хутор. Побыла-побыла, да и говорит: «Домой пойду», а сама не домой, а в Хоромцы удрала, к экономке в няньки