Сергей Граховский «Рудобельская республика»

и круглой ермолке. По тротуару, цокая подковками, шел вытянувшийся, как хлыст, немецкий офицер. Только поблескивали похожие на бутылки желтые краги и медный шишак на черной каске.

Город был тот и не тот. Стояли знакомые Александру дома, заборы, деревья, и непривычно было видеть на этих улицах солдат и офицеров, с которыми он три года воевал. Теперь они здесь чувствовали себя хозяевами. Надолго ли? Как все повернется? В одном был уверен твердо: надо держаться до последнего…

Оставив бабку в больнице, Соловей с Драпезой, минуя красный костел с острыми шпилями, пересекли Муравьевскую улицу, вышли на Ольховскую и направились к рынку. Тут стояло несколько небольших возов сена, на прикрытой соломой брусчатке сивый дед разостлал клеенку и разложил на ней свой товар — потертый голубой мундир, шляпки с перьями, медные подсвечники и еще какое-то старье. Он пританцовывал и тоненьким голоском зазывал покупателей:

Вот мундир для генерала
Продаю за хлеб и сало.
Эти дамские обновки
Продаются по дешевке!

Александр хитро улыбнулся, толкнул Анупрея локтем:

— Может, купим, а?

— Разве что для Терешки? — хихикнул Драпеза.

Они толкались между возами, рядами, женщинами, продававшими сахарин, соль и цикорий, приценивались и торговались — и все время посматривали на двери большого двухэтажного дома с вывеской: «Чай и домашние обеды».

Наконец завернули туда. В небольшом зале сидели человек десять деревенских дядек. Кто нарезал сало, кто хлебал жиденькую юшку, кто пил мутный цикорий. Все молчали. Александр с Анупреем сели за свободный столик, достали из торбочки хлеб и кусок копченого окорока. Оглянулись. Из боковушки, где бренчали оловянными мисками и раздавались женские голоса, вышла тоненькая девушка в фартучке, в коричневом платье с белым воротничком, как у гимназистки.

— Что прикажете, господа?