Сергей Граховский «Рудобельская республика»

«По бандитам, огонь!» — и матерился по-немецки и по-русски.

По гостинице снова ударили пушки, пулеметы били шквальным огнем. Сопротивление угасало, кончались патроны, люди были обессилены бессонной ночью.

Фридриху Краузе прострелили ухо. На щеке и шее запеклась кровь. Рядом с ним вели огонь Ланге, Комиссаров, Билецкий, Ауэрбах и Бочкин. Раненым было приказано незаметно через дворы и переулки пробираться к Сожу, а там укрыться в рабочих кварталах города.

В «Савое» наступила тишина. Из подъезда вышел высокий, русый мужчина в куртке железнодорожника. Он остановился и поднял левую руку.

— Хочу говорить с командиром.

— А ты кто такой? — спросил офицер, уже успевший нацепить погоны и портупею.

— Член уездного комитета от железнодорожников Володько.

— Говорить говори, только не агитируй, а пикнешь, заткну глотку! — И он выразительно помахал увесистым маузером.

— Вы окружены Красной Армией. Не умножайте своих преступлений, за них вам придется отвечать. Мы прекратим сопротивление, если вы дадите слово отпустить раненых и всех, кто остался в гостинице.

— А ты не очень стращай, комиссарик! — разъярился офицер. — Что ты скажешь, когда твоя армия станет под наши знамена и — «даешь Москву!»? А вы? А на кой ляд вы нам нужны? Безоружных бить бог не велит, а в плен вас брать — лишняя морока. Вылезайте, не тронем. Так, что ли, ребята?

— Пусть выходят! — рявкнуло несколько пьяных глоток.

Володько, стараясь не пошатнуться, вернулся в «Савой». Стрельба прекратилась. Через несколько минут, поддерживая друг друга, прихрамывая, показались почерневшие, покалеченные, с перебинтованными головами защитники «Савоя» — ревкомовцы, чекисты, железнодорожники и фабричные коммунисты. Всего человек шестьдесят. Остальные по одному, по два успели просочиться через узкий переулок в соседние сады и дворы.

Озверевшие бандиты и выпущенные стрекопытовцами из тюрьмы уголовники стояли по обе стороны Румянцевской