Сергей Граховский «Рудобельская республика»

улицы, за их спинами, с состраданием поглядывая на окровавленных и обессилевших людей, выходивших из подъезда «Савоя», стояли обманутые солдаты. Когда пленные попытались повернуть на Могилевскую улицу, тот самый офицер, что обещал Володько не трогать оставшихся в живых коммунистов, скомандовал: «Оцепить!»

Бандиты окружили защитников «Савоя», залязгали затворами и начали бить прикладами и ножнами шашек по забинтованным головам и плечам.

Председатель ЧК Ланге хромал и еле держался на ногах, а конвоиры кололи его штыками, били и матерились.

— Опомнитесь, если вы еще люди! Вы изменили народу, революции и своему слову. Что вы делаете? — пытался остановить озверевших мятежников Комиссаров.

К нему подбежал офицер, двинул в лицо дулом нагана. По щеке побежала струйка крови, глаз наплыл пухлой синевой.

Под градом побоев их повели по Румянцевской улице в тюрьму. Из дворов и окон боязливо выглядывали горожане, многие украдкой вытирали слезы.

А к Гомелю подходили красноармейские части — из Смоленска прибыл отряд во главе с губвоенкомом Иосифом Адамовичем; возле Ново-Белицы по мятежникам ударила Брянская дивизия. Соловей со своими бойцами занял имение Прудок, верстах в четырех от города. Отсюда уже были видны городские крыши, дымки над трубами, слышалась стрельба. К Бобруйскому батальону присоединились рогачевский и жлобинский отряды, молодые, пестро одетые ребята: кто в лаптях и длинной артиллерийской шинели, кто в сапогах и венгерках, кто в флотских бушлатах и папахах.

Разведчики доложили, что окраина города занята цепями мятежников и утыкана пулеметными гнездами. Прихватили они и двух насмерть перепуганных стрекопытовских вояк. Маленький с русой бородкой и безбровыми глазами мужичок шмыгал носом, стучал себя в грудь и ныл:

— Ей-же-богу, нечистый попутал. Мы ведь что? Как те овцы. Куда баран, туда и мы следом. Да разве ж мы против советской власти? Командиры талдычат: «Предатели не пускают домой, бейте их…» Ну так мы и того…